Поглощенное время (СИ)

Сердце Мира, пусть и не бывает в нем штормов, все-таки слышится на довольно большом расстоянии. В этот день оно забеспокоилось, и Шванк думал, что это похоже на деревенскую стирку: бабы широко машут и хлопают бельем по воде, топчут его, бьют вальками, переговариваются...

Чтобы спуститься к берегу, надо было свернуть на тропу, влево.

И тут снег повалил сплошной стеною, а ветер стих и море вроде бы замолчало. Белая стена заставляла медлить, но не остановила пилигримов, и тут из нее словно бы выступила чуть более белая тень - но это все же была не тень, потому что фигура не выглядела плоской. Ею мог быть кто-то из богов - выше человеческого роста, одеяние наподобие жреческого, лицо завешено покрывалом. Когда Филипп сделал еще шаг, в области лба этого божества вспыхнул пока не слишком яркий маленький розовый огонек.

- Стойте! - сказал высокий холодный голос.

- Мы идем к Сердцу Мира, боже! Мы - паломники!

- Разве ты не заметил, жрец, - ответило божество строго, - что вас не сопровождали зеленые рыцари?

- Нет, господин... госпожа моя. Но я знаю, их нельзя увидеть, если они сами того не хотят.

Шванк приблизился и в воображении подпер Филиппа сзади. Божество воздело ладони, явно останавливая:

- Прочь! Назад!

Пилигримы напряглись, но не отступили. Розовый огонек стал алым, раздражающим взгляд.

- Ирида Горгона? - так и выдохнули оба.

- Если не отступите, я превращу ваши тела в камень, а ваши умы - в пламя, - властный голос ее был совершенно спокоен.

- Верю, госпожа, сделаешь! - рассмеялся Филипп, не отступая, - Было бы прекрасно, если б мое тело стало камнем, а разум - огнем - только я-то при этом выживу? Отличный получится епископ, ты не находишь?

- Отойди, жрец, - шевельнула ладонью Ирида, и Филипп оскользнулся, попал ногою в грязь под снегом, пошатнулся и выгнулся, замер.

"Что ты хочешь, кого ты хочешь убить, Филипп? - вдохновенно думал трувер, - Свои привязанности? Свое кошачье сердце? Или ее, Пожирательницу? Не сделает этого за тебя Ирида, ох, не сделает! Еще и разозлится, за то, что ты собираешься заставить ее таскать каштаны из огня..."

Гебхардт Шванк шагнул вперед, и Горгона чуть отступила. Смертоносное око ее, однако, не угасало, и Шванк это прекрасно видел. Он сорвал свою узорчатую шапку, махнул ею - и вроде бы усомнился: готов был бросить под ноги, но так и оставил в руке. Чуть подумав, он оборвал с нее все бубенцы и колокольчики, по одному, протянул на ладони Ириде Горгоне, показал и высыпал ей прямо под ноги. Они, так и не зазвучав, утонули в мокром снегу. Шапку он снова натянул на голову, очень медленно.

- Убей это, госпожа! - попросил он.

Ирида пригасила свой огонек и ничего не ответила; третье око не пылало, но тлело, все еще опасное.

- Убей этот смех, госпожа моя! Я не знаю, мой он - или тех, кто всю жизнь смеялся надо мною.

Ирида Горгона промолчала снова. Шванк слышал, что Филипп встал, отошел куда-то влево и замер, видимо, прислушиваясь.

- Может быть, он уже мертв, это смех? - спросил шут, очень робко. Но богиня молчала по-прежнему, и все так же стояла в воздухе сырая снежная стена. Потом она вошла в снег, слилась с белизною, и остался лишь розоватый огонек. Шванк пристыженно отвернулся, сгорбился и отступил назад, к Филиппу.

Тот правой рукою обнимал дерево, но не падал, не пошатывался.

- Филипп, тебе плохо?

- Нет. Смотри! - не поворачиваясь, шепотом ответил жрец.

Лицо его было предельно сосредоточено, посерело. А на стволе, у самой границы влажной коры и снега, сидела бабочка. по виду самая обыкновенная потрепанная крапивница. Снег подтаивал, кора мокла, а бабочка и не пыталась отойти, забиться в спокойную трещину, только отводила усики от редких сейчас снежинок. Филипп протянул ей два пальца, и она медленно, но не раздумывая, влезла на них. Желая обсушить ей крылья, Филипп очень осторожно подул на нее, и что-то произошло... Опять резко и косо дунул очень холодный ветер, и кое-какие звуки в лесу появились. Исчезла бабочка.

- Где она? - испугался Филипп, - Ветер унес?

- Нет! - улыбнулся Шванк, - Ты ее вдохнул.

- Ага! Значит, скоро очнется. Ты сам сделал, что хотел?

Гебхардт Шванк тщательно осмотрелся. Еще видны были следы троих: обутые - их и узкие следы босых ступней со стороны моря. А вот ямок от сброшенных бубенцов видно не было.

- Да. Возвращаемся?

Снег на секунды сменился ледяным дождем, а потом повалил уже не хлопьями - горстями.

- Филипп, ты ее украл?

- Нет, наверное. Я не понял. А что?

- Да метель... Ирида-то уже ушла... Это из-за бабочки?

- Не знаю. Бабочка - моя!

- Да и разницы нет. Идем.

Пока следы были видны, оба шли довольно прямо. Снег пошел редко, превратился в мелкую жесткую крупу и сменился плотным туманом.

- Проснулась, - мечтательно и нежно сказал Филипп, - Ее зовут Эхо, это нимфа.

- Не богиня?

- Нет... А меня, если вернусь, теперь будут звать Теофил.

Шванк рассмеялся:

- Вернешься из лесу с женой! И в Храм!

- Вот именно.

В тумане трувера кто-то застиг и попросил остановиться. Шванк слышал, как его зовет Филипп - почему-то то справа, то слева, из большей и большей дали, но ни отзываться, ни возвращаться не хотел.

***

Тот, кто перехватил его, поначалу казался ему Филиппом - только тот успел где-то раздобыть полушубок из черного соболя и странный капюшон из какого-то кудрявого меха - или все-таки волосы?

- Все в порядке, - сказал новый спутник, хитро поглядывая зелеными очами, - Пожирательница приняла часть твоей души вместо плоти, и теперь забавляется бубенцами и колокольчиками.

- Пускай подавится ими!

- Тебе ничего не грозит. Ты живой.

- Я понял. Она, сука, меня и прежде не трогала, не замечала...

- А ты хотел бы, чтоб заметила?

- Ой, нет! Но обидно...

- Ты уж реши, "нет" или "обидно".

- Подожди...

Ветер угнал туман, взметнул кудри нового спутника.

- Боже, я... Я в бешенстве - я не виноват, что не могу быть Живым Домом божьим!

- Прости, Гебхардт, но не можешь. Тебя не согревает пламя твоего семени. Но, если хочешь, я буду твоим гостем. У меня есть еще несколько друзей...

- Почему бы тебе не выбрать себе новое жилище, а?

Бог горестно ответил:

- Мой первый Дом погиб. И я никогда не смогу ни забыть его, ни принять так же кого-то другого.

- Так потому я, кастрат, так тебе понравился? Ко мне не надо привязываться, да?

- Позволь мне, богу, не говорить про все мои почему и потому. Пошли.

Гебхардт Шванк скоро понял, что бог водит его кругами и петлями - то узкими, то расширяющимися, но возражать не стал.

- Куда ты ведешь меня?

- Спросил все-таки! Туда, куда решишь. Куда тебе нужно.

Шванк с размаху уселся на очень мокрый пенек, протер глаза, затряс головой, будто с похмельного сна и очумело уставился на бога:

- А ты кто?

- Хм, - ядовито улыбнулся бог, - очень вовремя спросил. А то я уже обиделся...

- Так кто ты?

- А ты не узнал?! Жаль. Я - Вакх, разве не видишь? Живописец Хейлгар был моим другом и Домом.

- Ты хотел почтить его память? Но почему я?

- Трудно объяснить человеку, да еще и кастрату... Ты не привязан... Но, когда заканчивается благодушное безвременье, люди теряют память, и все движения их душ и страстей достаются Пожирательнице. Ты бежал от Гавейна, Гебхардт, а я понадеялся на это и перехватил тебя.

- Что теперь, Вакх?

- Ты решай, что.

Шванк вроде бы и не вставал с пенька, а Вакх уже вел его под локоток, и опять по кругу. Следы на снегу оставлял Шванк, но не Вакх.