День рождения мира

ел почерневшие останки двух флаеров. Половина верхней террасы превратилась в дымящуюся воронку. А под нею простирались сады Ярамеры, столь же прекрасные и безмятежные, как и прежде, уровень за уровнем, к вековому дереву и реке. Поперек ступенек, ведущих на нижнюю террасу, лежал человек; он лежал привольно, словно бы отдыхая с раскинутыми руками. Ничто не шевелилось, только ползучий дым, да еще кусты, усыпанные белыми цветами, колыхались от вздохов ветра.

Ощущение того, что из выбитых окон еще пока не рухнувших обломков дома за ним наблюдают, было невыносимо.

- Эй, есть тут кто? - внезапно выкрикнул Эсдан.

Тишина.

Он крикнул еще раз, громче.

Ответ донесся издали, откуда-то со стороны фасада. Хромая, он спустился к дорожке, открыто, не таясь - а что толку таиться? Огибая дом, к нему навстречу вышли люди, трое мужчин, затем, четвертой - женщина. Имущество в грубой одежде, должно быть, полевые невольники, вышедшие из своих бараков.

- Со мной тут кое-кто из прислуги, - сказал он, остановившись одновременно с ними метрах в десяти. - Мы спрятались в подвале. Тут есть еще кто-нибудь?

- Ты кто такой? - сказал один из них, подойдя ближе и вглядевшись, заметив не тот цвет кожи, не те глаза.

- Я вам скажу, кто я. Но нам безопасно выйти наружу? Там старики, младенец. Солдаты ушли?

- Солдаты убиты, - сказала высокая женщина с бледной кожей и костлявым лицом.

- Одного мы нашли раненым, - сказал мужчина. - Вся прислуга перебита. Кто бросал эти бомбы? Что за армия?

- Не знаю, что за армия, - сказал Эсдан. - Пожалуйста, скажите моим людям, что они могут подняться. Там, за домом, где конюшни. Покличьте их. Скажите им, кто вы. Я не могу идти.

Повязка на его ноге ослабла, переломы сместились; он начинал задыхаться от боли. Он сел на дорожку, ловя ртом воздух. Голова кружилась. Сады Ярамеры сделались очень яркими и очень маленькими, уходя от него все дальше и дальше, отдаляясь сильнее, чем родной дом.

Он не полностью потерял сознание, но в голове у него еще долго все мешалось. Вокруг было множество народу, все под открытым небом, отовсюду воняло горелым мясом, этот запах терзал его небо и вызывал тошнотный кашель. Потом появилась Камза и крохотная синеватая тень спящего личика на ее плече. Потом появилась Гана, говорящая остальным: "Он выказал нам дружбу". Парень с крупными руками заговорил с ним, сделал что-то такое с его ногой и забинтовал ее заново, что вызвало сперва жуткую боль, а затем облегчение.

Он лежал навзничь на траве. Рядом с ним кто-то другой лежал навзничь на траве. Это был Метой, евнух. Голова у Метоя была окровавлена, черные волосы обгорели почти под корень и побурели. Лицо его цвета пыли побледнело и приобрело синюшный оттенок, как у младенца. Он лежал тихо и изредка моргал.

Сияло солнце. Слышно было, как разговаривают люди, множество людей, и даже где-то поблизости, но они с Метоем лежали на траве, и их никто не тревожил.

- Флаеры были из Беллена, Метой? - спросил Эсдан.

- С востока,