Сила двух начал (СИ)

Следующие десять дней Мэри привыкала к своей новой работе – оказание помощи Пожирателям смерти и обеспечение их защиты. Вначале тревожащие ее мысли о том, что, возможно, ход беременности из-за ее каждодневных мотаний по различным жилищам волшебников, чуть изменится, быстро испарились – никаких необычных и неприятных симптомов Мэри не чувствовала – может, потому, что до сих пор пила то зелье, что приготовил ей Северус от тошноты. Но быстро наступающую усталость зелье это не могло предотвратить и волшебнице с каждым днем становилось все труднее вести себя как всегда при посещении домов волшебников в компании Пожирателей смерти.

Седьмого января Мэри сопровождала Беллатрису и Эйвери, что получили задание разобраться с одной волшебницей. В обязанности ее на сей раз входило лишь создание Черной метки – в то время как ее соратники пытали свою жертву, желая выяснить у нее нечто важное Волан-де-Морту. Мэри же, как это бывало и раньше, не была посвящена в курс дела, поэтому, как только пытки начались, она вышла на крыльцо дома, предварительно сделав саму себя невидимой. Но сделала она это в большей степени потому, что после сентябрьских событий она не могла больше смотреть на пытки – сознанием она словно бы возвращалась к тому дню, когда погибли Тэдди и Кристиан, вновь видела их укоризненные лица... И тогда ее душу переполняла невыносимым грузом вина – и Мэри хотелось в такие минуты лишь смерти, как избавления от душевных мук.

То же было и сейчас – и лишь тот жар, что овладел ее телом вмиг, оторвал волшебницу от тяжелых и мрачных мыслей, буквально напомнив о ребенке. То, что на улице было страшно холодно, Мэри не заметила только из-за того, что медальон согревал ее тело, делая это большей частью из-за ребенка, что она вынашивала — из-за Марго, что должна была стать истинной хозяйкой Медальона Златогривого Единорога. Волшебница знала, что теперь, с каждым днем, сила медальона будет все увеличиваться – и достигнет своего максимума, когда Марго родится. В тот день, когда ее дочь станет полноправной Хозяйкой Медальона Златогривого Единорога...

Появление Беллатрисы, что торжествующе ухмылялась, и Эйвери заставило Мэри вернуться в действительность полностью – сотворить Черную метку, чтобы затем переместиться в особняк – непосредственно в свою комнату. Туда, где уже ждал ее в кресле у огня Волан-де-Морт. Желая разрядки, Мэри тут же повлекла его к кровати – чтобы хотя бы часов на пять, а то и больше, забыть обо всем, кроме своей любви к Моргану и ее выражении в физическом и духовном плане...

... Успокоилась она лишь наутро – когда полностью вымоталась и была способна лишь лежать, крепко прижавшись к Волан-де-Морту. Тот, утомленный ее порывистой страстностью и чрезмерной требовательностью в эту ночь, уже засыпал, когда Мэри произнесла тихо:

— Морган, я... хотела бы попросить тебя кое о чем... Можешь выслушать меня?

Волан-де-Морт, чуть приподнявшись на локте, устремил на Мэри взгляд своих багровых глаз – выжидающий и поощряющий ее продолжить начатую фразу. Что волшебница и сделала, неотрывно глядя в глаза мага:

— Я хочу знать, что Марго будет в хороших руках после моей смерти – ты можешь пообещать мне, что не оставишь свою дочь на произвол судьбы когда меня не станет?

— Каким же это, интересно, образом?— поинтересовался Волан-де-Морт с изрядной долей иронии в голосе,— что, я должен постоянно носиться с ней? Прикрываясь ею от Непростительных проклятий и прочих чар?

— Вот именно. Видишь, теперь и ты нашел выгоду для себя в рождении Марго,— подхватила Мэри, в приступе веселья блеснув глазами. Затем, мгновенно посерьезнев, добавила,— вообще-то, я говорила не о такой, непосредственной и постоянной заботе. Мне нужно знать лишь то, что ты Марго не убьешь и подыщешь ей заботливых родителей, что смогут воспитать малышку так, как подобает. Пожалуйста, Морган, пообещай мне – как в благодарность за то, что я для тебя сделала и делаю сейчас.

Сейчас Мэри почти умоляла Волан-де-Морта исполнить ее просьбу – и ее старания не прошли даром: лицо мага, всегда ожесточенное, чуть смягчилось, он сказал негромко:

— Обещаю – я не убью Марго, и на произвол судьбы не оставлю. Но сделаю это не только для того, чтобы отблагодарить тебя за хорошую работу. Еще и потому, что Марго – часть меня…

Волан-де-Морт хотел сказать что-то еще, но Мэри уже неистово целовала его в губы – от безумной радости и осознания, что Марго и после ее смерти будет жить, и жить хорошо.

— Спасибо, Морган,— прошептала она, едва смогла говорить,— спасибо...

И, выразив всю свою благодарность Волан-де-Морту, волшебница смогла со спокойной душой уснуть – крепко обняв отца своей дочери, что сейчас был дорог ей, как никогда...

Постепенно, день за днем, январь перетек в февраль – необычно вьюжный по меркам Лондона. И город, и его окрестности засыпало снегом так, что небольшие домики почти полностью скрылись под пушистыми сверкающими на солнце сугробами. Около трех недель было невероятно холодно и все дома в деревнях отапливались с особым усердием их владельцами – и особняк Волан-де-Морта в том числе.

Мэри в это время совершенно перестала выходить на улицу, даже на небольшую традиционную прогулку – лишь добираясь до очередного дома одного из нужных на данный момент Волан-де-Морту волшебников, она находилась на свежем воздухе. Теперь работы для нее стало больше и она в день, бывало, по несколько раз навещала тех волшебников, что неизменно становились подчиненными Волан-де-Морта – и частенько действовала в одиночку, достигая успеха из раза в раз. Бывало, что даже часть ночи была у нее занята очередной вылазкой, и тогда волшебница отсыпалась лишь днем, отказываясь все чаще и чаще от подобных вылазок. Но и ночью для нее не было покоя – все те сны, что приходили к Мэри по ночам, были неизменно с Тэдди и Кристианом – и одни лишь их лица, печальные и скорбные, порою, причиняли ей боль. Но постепенно в лицах этих появилось что-то другое – и теперь ушедшие по ее вине волшебники словно манили Мэри за собой, в иные миры.

Поэтому-то волшебница и начала всерьез задумываться о том, на что оставляет свою дочь – ждет ли ее благополучное и счастливое будущее или же Марго будет страдать так же, как и она, Мэри? Исполнит ли Волан-де-Морт данное обещание, или же с обычным хладнокровием убьет свою дочь так же, как убил до этого многих волшебников? Ответов на эти вопросы Мэри не могла ни получить, ни найти – а ведь теперь ей нужна была твердая уверенность – в том, что Марго вырастет не подобием Волан-де-Морта, а именно ее дочерью, и будет похожа на нее. А, чтобы подобное могло осуществиться, воспитанием Марго должна была заняться та пара, что смогла бы воспитать ее как свою дочь – и здесь Мейнджены подходили больше всего.

Но, даже понимая это, Мэри никак не могла поговорить с Кэт о волнующей ее проблеме – потому, прежде всего, что опасалась за жизнь подруги, ее мужа и их дочери. Ведь Волан-де-Морт, узнав, где его дочь, не погнушается уничтожить не только счастье Мейндженов, но и полностью вырезать их семью из волшебного сообщества – а такого Мэри не пожелала бы Кэт и Джеку никогда. Потому-то у нее не хватало духа начать разговор об этом, когда она была у Мейндженов – в глубине души волшебница чувствовала, что требование ее сродни безумному и что на подобное никто не в силах согласится. Кэт, разумеется, видела состояние Мэри и догадывалась, что волшебницу тяготит что-то, но никаких вопросов сама не задавала. Просто смотрела на Мэри своим обычным внимательно-изучающим взглядом, словно пыталась без слов понять, что творится у нее на душе.

В один из дней середины февраля Кэт и Мэри говорили о том, сколько в первые, и последующие месяцы после рождения девочек у них обеих будет и хлопот, и радостей. Мэри, представив неожиданно четко, как она сама бы нянчила свою дочурку, если бы не болезнь со всеми вытекающими из нее последствиями, неожиданно и для себя, и для Кэт расплакалась. Слезы из глаз лились из-за чувства несправедливости – почему именно теперь, когда у нее появился шанс родить ребенка, после родов она должна будет покинуть Марго навсегда? Горечь от осознания этого факта не проходила очень долго – до тех пор, пока Мэри не почувствовала, что слез больше нет. Только тогда она заметила, что Кэт обнимает ее, утешая без слов. Заметив, что волшебница больше не плачет, Кэт разомкнула объятия, взглянув в ее глаза.