Тяжело в учении

Шелковистую траву устилал вышитый алыми маками рушник, а на нем стояли запотевший глиняный кувшин и пара чеканных кубков, наполненных кристально-чистой водой. По крайней мере, Аллианна утверждала, что это именно вода. Но проверить я не рискнула. Да и не до того было — обхватив колени руками и уставившись на мерцающую речную гладь, я изливала сочувственно вздыхающей русалке душу.

Получалось сумбурно, зато эмоционально и искренне. И, честное слово, становилось легче.

— А она — красивая, — в очередной раз шмыгнула носом я. — А он…

— Что — он? — промурлыкала русалка.

— А он меня к вам не взял, — смутившись, сказала я.

Алли неодобрительно покачала головой и подтолкнула ко мне кубок:

— Ты попей, попей… Вода родниковая от грус-с-сти избавит, сердце от оков освободит, голос его ус-с-слышать позволит…

— Я и так… слышу, — возразила я.

— Если бы, — улыбнулась русалка. — Мысли твои многое расслышать не дают… Пей, малыш-ш-шка, пей… Ты же мне доверяешь?

Я доверяла. А потому залпом выпила предложенное, не ощутив вкуса, и протянула опустевший кубок довольной русалке:

— Еще! Лика говорит, что я — глухая… Боюсь, стандартной дозы не хватит!

Алли серебристо рассмеялась и подала мне кувшин.

— В полный голос с-с-сердечко заговорит… Даже глухой услыш-ш-шит! — хихикнула она, когда я решительно сделала несколько глотков, и ужасно захотелось рассмеяться, а еще лучше, схватив русалку за руки, закружиться под музыку, с каждым мгновением все отчетливее наполняющую ночную тишину — хрустальными каплями росы, пронзительными струнами луны, серебряным шепотом пряных трав, драгоценным жемчугом рассыпающимся по полянке русалочьим смехом…

Их было много — девушек в простых белых платьях, бледных, с горящими глазами и длинными распущенными волосами. И я была одной из них, сестрой по духу, подругой по настроению, той, что добровольно шагнула в русалочий хоровод…

С каждым ударом сердца — громче и громче музыка, быстрее и быстрее движения; шаловливый ветер, полный звездных искорок, подхватывает юбки и волосы, поддерживает ставшее невесомым тело, кружит в своих объятиях, и голова кружится вместе с ним, и нет уже тяжелых мыслей — испарились, как и не бывало их вовсе. Есть только ночь, полная лунного серебра, взлетающие в воздух мириады водяных брызг, похожие на драгоценности, песня свободолюбивого ветра и счастье, до краев переполнившее душу…

А еще — сильные руки, выхватившие меня из вихря безумного танца, взволнованный родной голос, повторяющий мое имя, и серьезные зеленые глаза… Он что-то сказал, явно ожидая ответа, но я лишь рассмеялась и, сняв венок, водрузила поверх темных растрепавшихся волос.

А потом, поднявшись на цыпочки, коснулась губами сердито сжатых губ.

— Лио-о-он… я тебя люблю, — едва слышно прошептала, чувствуя, что безнадежно тону в глазах, наполненных бескрайним удивлением. — Только ты не ругайся, а? Я же не виновата…

Голова болела. Просто-таки раскалывалась на мельчайшие части, в каждой из которых засела тупая раскаленная игла. У-у-у, чем же меня опоила проклятая русалка, что мне теперь жизнь не мила?! После такого только топиться идти. Пополнять, так сказать, популяцию наглых хвостатых дев…

Через несколько минут, впрочем, дело пошло на лад, и я сумела открыть глаза и даже сесть. Ох, а ночь-то еще не закончилась… Небо звездное над головой… Так близко… и далеко… Речка журчит… Лион в пышном венке рядышком сидит. На меня смотрит.

Лион?!

Венок?..

Ой!..

Чем бы меня ни напоила Аллианна, память сия отрава, увы, не отбила и все, сказанное Стражу, я вспомнила до последней интонации.

И не только сказанное.

— Мамочки-и-и, — простонала я, с ужасом взирая на сосредоточенного мага.

Утопиться захотелось еще сильнее, чем пару минут назад. На диво привлекательная мысль! Утоплюсь, а потом устрою Аллианне, благодетельнице бесовой, такую жизнь, что ей самой на сушу выброситься захочется!..

— Виорика… — неуверенно позвал некромант, а я судорожно сглотнула и, не вставая, поползла к воде.

Лучше утопиться до того, как он скажет, какая я дура! Я и сама это знаю, но услышать свой диагноз от него… Нет, я не настолько согрешила!

Маг со смесью растерянности и недоумения наблюдал за моими маневрами. Я, немного осмелев, поднялась на ноги и сделала маленький шажок к реке.

— Вики, не смей! — нахмурился Лион, явно разгадавший мой план, и кинулся ко мне.

Я испуганно пискнула и, поглубже вдохнув, провалилась сквозь землю. Впервые у меня получилось сделать это самостоятельно! Правда, не от большого таланта, а со стыда, но в моем положении привередничать не приходится.

— Какая же я дура! — с чувством заявила я, пнула прилегающую к саду стену и поплелась во дворец, пугая редких слуг мрачным выражением лица, неординарным нарядом и общей потрепанностью.

Ничего, они привычные. Во дворце слишком много магов для того, чтобы здесь работал кто-то слабонервный. К тому же сейчас меня волновало вовсе не душевное благополучие окружающих, а один-единственный вопрос: сколько тысячелетий придется прятаться, прежде чем Страж забудет о моем позоре?..

Успокоиться по пути в комнату не получилось, и теперь я бегала от стены к стене, пиная попадающиеся под ноги вещи, заламывая руки и придумывая оправдания своему идиотскому поступку — одно глупее и нелепее другого.

— Вода родниковая, значит… — зло бормотала я. — От грусти избавит, значит! Сердце от оков освободит… Попадись только, р-р-рыбка, уж я тебя освобожу…

Запнувшись за что-то, я шлепнулась на пол, больно ударившись коленками, и постыдно разревелась.

Ну и толку от этого свободного сердца, Алли?! В оковах-то оно куда как меньше проблем приносило…

Выплакавшись, я решительно вытерла слезы и поднялась на ноги. Осмотрела царившую в комнате разруху и тяжело вздохнула. Ну и чего добилась? Легче все равно не стало, зато теперь еще и убирать придется…

Тихий стук в дверь прозвучал как раскат грома. Я подпрыгнула, затравленно сжалась — и облегченно выдохнула, когда в комнату вошла мама.

— Ты рано вернулась, — осторожно сказала она, удивленно оглядывая неординарную обстановку. Ох, хорошо, что это не Лика, — мама пытать не будет, а сестрица бы из меня всю душу вытрясла в попытках добраться до правды!

— Нагулялась, — вымученно улыбнулась я. — А ты почему не спишь?

— Выспалась уже, — рассмеялась она, обходя разбросанные по полу вещи. — Всеслав и так надо мной как наседка трясется, будто лучше меня знает, что мне нужно…

— А что тебе нужно? — полюбопытствовала я.

— В данный момент — увидеть свою дочку. И спросить, все ли у нее в порядке…

— Не все, — опустила я глаза, не в силах ей лгать. — Но она справится. Сама.

— Не сомневаюсь, — кивнула мама. Подошла к окну, поправила сбившуюся занавеску и задумчиво улыбнулась: — Красивые цветы.

— Цветы? — нахмурилась я — и заметила лежащие на подоконнике бутоны белых роз.

Три хрупких длинных стебелька…

Кажется, Костан совсем с ума сошел. Или отец, что еще хуже, потому как если мой заклятый недруг не рехнулся, то очень скоро это сделает. Под таким-то давлением.

— Костан все же придурок, — вздохнула я. — Когда он наконец-то займется каким-нибудь полезным делом и перестанет меня доставать?!

— Костан? — в легком недоумении переспросила мама.

— Ну да, — пожала плечами я. — А что?

— Просто… Ты знаешь, что означают бутоны роз на языке цветов? — вновь улыбнулась она, на сей раз весьма загадочно.

— Нет. А должна? — удивленно хмыкнула я.

— И чему тебя только учили? — всплеснула руками мама. — И куда Всеслав смотрел?!

В себя. Все эти годы — только в себя… Я успела проглотить горькие слова и промолчала.

— Язык цветов — самый прекрасный язык в мире, неужели он тебе не знаком?! — продолжала поражаться моей необразованности мама.

А-а-а… Вон оно что. Припоминаю такое. Светлолика тогда ходила довольная, как сытая кошка, и норовила давать советы садовникам, которые уже через пару дней стали шарахаться от нее, словно нежить от боевого мага. Мне же было неинтересно. Наверное, все-таки зря.