Зажечь солнце (СИ)

— Ещё чуть-чуть, Хелен, — говорит девочке бывший послушник, чтобы как-то нарушить повисшую в воздухе неловкую тишину. — Дошли же мы до Тивии. И не замёрзли там. Значит, и до Меливерта дойдём.

Девчонка, как ни странно, слушает его и просто кивает. Не закатывает истерики, не всхлипывает тихонько себе под нос — просто кивает и послушно плетётся вместе с ним. Впрочем, порой она весьма неодобрительно поглядывает на Тана, но не обращать на её недовольство внимание! Девчонки всегда дуются, как что не так, как им бы хотелось. И ревут, когда что-то не нравится им слишком сильно.

Танатосу хочется сказать, что Хелен ещё повезло — отец любил её. И пожертвовал ради неё жизнью. А Толидо продали в орден, как какую-то индюшку или поросёнка. И это противно. Ужасно противно и обидно. Потому что Тан себя не чувствует ни индюшкой, ни поросёнком… И в принципе не желает быть существом такого рода.

— Нам бы белку поймать, — говорит вдруг Йохан, — или ещё какое животное. Да хоть крысу. Я тогда смогу приготовить из неё похлёбку.

Его голос слишком тихий. И хриплый. Должно быть, это непросто — постоянно петь на таком холоде. Петь всякую чушь о героях старины, великих свершениях и битвах, о чудовищах и невиданных зверях… И слушать постоянные насмешки. Со стороны таких людей, как Танатос Толидо. Или ловить равнодушные взгляды таких людей, как Хелен Евискориа.

Мысль о похлёбке, однако, перекрывает все остальные. Есть… Так хочется есть… И для этого Танатос готов на что угодно. Даже самому стать вендиго. Этим вечно голодным духом… Если хорошенько подумать — у бывшего послушника с этими чудовищами немало общего. Взять хотя бы голод. Вечный, постоянный, неустанный голод… Неутолимый… И Танатос Толидо вряд ли брезговал бы той пищей, что пристала для вендиго — для монстра, которого все так боятся. Должно быть, жизнь в ордене наложила на него свой отпечаток — мальчику скорее было дело до того, не съедят ли его самого, нежели на все условности и приличия. А, возможно, он просто был такой тварью с самого начала, просто не подозревал об этом. Впрочем, люди обычно и не подозревают, насколько они плохи. Да и не хотят что-то знать. А орден открыл это ему…

— Возможно, я смогу кого-нибудь поймать, — пожимает плечами Танатос. — В ордене я иногда ловил крыс…

Хелен говорит что-то о том, что есть крыс слишком противно, что надо ловить кого-то другого… И Толидо едва не усмехается, что пусть в таком случае она не ест похлёбку. Им с Йоханом достанется больше. Танатос обещал, что выведет девчонку из подземелий и сделает всё для того, чтобы спасти её — и себя — от преследований жрецов. Но ни слова в уговоре с её отцом не было, что Хелен не может помереть голодной смертью. В конце концов, не с ложечки же бывшему послушнику её кормить! Хелен Евискориа не два года, чтобы она не могла поесть самостоятельно.

Тихий свист заставляет Тана настороженно оглядеться. Йохан смотрит на него испуганно, а Хелен — непонимающе. Свист жутко не нравится послушнику, и он жестом просит барда и девчонку замереть на месте. Он слушает. Слушает этот пугающий свист и скрип снега от чьих-то шагов. И мелькающая тень — высокая, тощая… Куда выше и тоще, чем может быть человек или, тем более — медведь.

— Это вендиго… — шепчет посиневшими от страха губами Йохан.

========== I. Глава четвёртая. Хрустальная королевна. ==========

«Зима не может быть вечной»…

Эти слова звучат в одной из тех красивых и мелодичных песен, которые часто поются менестрелями. Эта песня, по преданию, была написана князем Ринверской цитадели в тот год, когда умерла его любимая жена. Деифилия Ярвинен не знает, кем именно был этот князь — мама и тёти считают это предание глупостью. И, наверное, так оно и есть.

Тоненькая девочка лет одиннадцати в голубом платье, накрытая лишь жёстким тёмно-синим плащом, лепит из снега причудливые фигурки и замки. Аккуратно, осторожно — не так, как обычно веселятся дети. Ей нравится зима. И нравится жизнь в поместье — спокойная, тихая, безо всяких потрясений. Она — ландграфиня Ярвинен. Ей не страшен даже самый лютый холод. Впрочем, пожалуй, как и другим детям, ей бы хотелось увидеть что-то совершенно иное — необыкновенное, чудесное, восхитительное… Хотелось бы увидеть шедевры архитектуры — не на картинках. Хотелось бы узнать жизнь, полную прекрасного — музыки, танцев, героев старинных песен и сказаний. И быть той девушкой — хрустальной королевной из сказок, — перед которой все преклоняются, ради которой самое ужасное чудовище может стать прекрасным и отважным принцем. Быть легендой — самой замечательной и прекрасной. И быть девушкой из песен о любви. Даже грустных. Деифилия Ярвинен любит зиму. И снег, из которого можно лепить красивые замки, представляя, что всё это реально. И мороз, забирающийся под одежду. И ветер — свежий и прекрасный ветер. И лёд на речке, прозрачный и чистый, сквозь который всё так прекрасно видно, и снежинки на ресницах, и морозный узор на окнах… По правде говоря, Дея боится весны. Боится, что зима закончится — это кажется ей ужасно нехорошим знаком. Вся жизнь Деифилии была связана с зимой. И Ярвинены тоже всегда были связаны с зимой. И девочке порой кажется, что, весна ворвётся в её жизнь стихийным бедствием, что разрушит все её мечты и надежды. Солнцем из старинных преданий. Солнцем, способным растопить самый прочный лёд. И Деифилия заранее ненавидит солнце, потому что ей кажется, что из-за него её жизнь может измениться навсегда.

В поместье Биориг прошла вся жизнь девочки, и она не представляет себе иной судьбы, как стать достойной продолжательницей дел рода. Деифилия с вниманием и старательностью, достойными похвалы, впитывает все знания, которые с таким упорством вливают в неё тётушки, мама и дядя. Она послушно учится арифметике, языкам, рукоделию, впитывает в себя все знания, связанные со Сводом законов, старинные предания и песни, которые могут быть полезны в той работе, которую с древних времён выполняет её род.

У Деифилии длинные тёмные косы. Сёстры и кузины завидуют ей. Девочка заплетает их очень аккуратно, чтобы не пропустить ни волоса. И на платьях её никогда нет и пятнышка — наставнице, седовласой и строгой леди Эстерлине очень нравятся прилежность и аккуратность своей воспитанницы. Она никогда не отчитывает Дею за невыполненную или плохо выполненную работу, да девочка никогда не даёт и повода для подобных упрёков. Юной наследнице рода Ярвиненов порой кажется, что она сгорела бы от стыда, если бы кто-то был недоволен её прилежностью или поведением.

Двенадцатилетняя Деифилия сидит на снегу и лепит из него сказочный замок. Замок из красивой старинной легенды про хрустальную королевну. Про хрустальную деву, быть которой, пожалуй — мечта всех юных девочек во вселенной. Про девушку небывалой красоты — холодную и прекрасную, как лёд. Дядя как-то рассказывал ей сказку — про чудесного солнечного принца, который полюбил хрустальную королевну и готов был перевернуть всю вселенную только лишь для того, чтобы эта девушка была счастлива. Деифилии не очень понравилась эта сказка. И, всё же, дядя рассказывал так увлекательно, так завораживающе красиво…

Деифилия Ярвинен любит сказки, а особенно — дядины сказки, пусть порой боится в этом признаться. Мама и тёти посчитают это всё глупостями, возможно даже — бреднями. И Дее вовсе не хочется, чтобы её считали глупой или — неизвестно что хуже — лентяйкой, которой просто нечем заняться.

Дядя Вигге — самый настоящий мастер по части выдумок! И Деифилия ужасно рада, что именно она является его любимицей из дюжины его племянников и племянниц. Ей нравится этот вечно задумчивый мужчина. И даже борода его не кажется девочке столь жёсткой, как отцовская. Юная наследница ландграфского рода любит сидеть с дядей в библиотеке и читать вслух.

У Деифилии четыре дяди и три тёти по материнской линии, а у отца, кажется, вообще нет родственников. И Дея не может сказать, что не рада этому. Пожалуй, и материнских-то родственников ей вполне хватает. Особенно — кузенов и кузин. Пусть их так много, это не отменяет того, что девочка постоянно чувствует себя одинокой среди них. Совершенно ненужной.