Ненависть

а и снова. Причем в ударах этих не было никакой злобы, никакой ярости — только спокойное, методичное унижение болью.

После очередного сильного удара в пах, от которого Дэмьен едва не завопил, друид остановился. Дэмьен лежал на каменном полу, кое-где измазанном кровью, и терпеливо ждал следующего удара. Терпение. Этот мерзавец прав: главное — терпение. И Гвиндейл. Гвин, ты ведь знала, что делаешь, когда посылала меня сюда, правда? Потому что я — не знаю. Но я буду терпеть, хоть это и чертовски больно уже в самом начале, пусть даже в этом и нет никакого смысла. Но ты не могла не знать. Потому что ты много что знаешь лучше меня.

Он вдруг понял, что за всё это время не получил ни одного удара, и, с трудом оперевшись ладонями о пол, попытался приподняться. И в этот миг друид нанес ему сокрушительный удар окованным носком башмака в живот. Это был самый неожиданный удар, самый подлый — именно потому, что ударили в тот миг, когда он пытался встать. Дэмьен содрогнулся, умудрившись не упасть, низко опустил голову между дрожащими от напряжения руками, и его вырвало.

Он попытался отползти от лужи рвоты, стараясь не тревожиться по поводу того, что цвет этой лужи подозрительно красноватый, но на него снова посыпались удары, один за другим, нескончаемым градом, не давая ни мгновения передышки. Он упал в лужу собственной крови и рвоты, понимая, что уже не может защищаться, даже если захочет, и лежал неподвижно, пока его поливало щедрым ливнем боли. Потом ощутил, что наконец теряет сознание, и обрадовался, но радость была недолгой — на несколько секунд его оставили в покое, а затем на него вылилось ведро ледяной, пронизывающей до костей воды. Он дернул головой, чувствуя, как ускользает долгожданное забытье, поднял руку, взорвавшуюся болью, откинул мокрые волосы, упавшие на глаза, положил руку на пол. Лишь только его ладонь коснулась влажного скользкого камня, по меньшей мере сотня тонн обрушилась на ее тыльную сторону, кроша кости, сминая нервы и кровеносные сосуды в пульсирующий от боли ком.

И тогда он впервые закричал.

…Сначала ему показалось, что он с Клирис, в ее доме, еще до того, как он окончательно перебрался туда, — что это один из тех редких дней в году, которые они проводят вместе. Чаще всего это бывало в Бэллетейн, но сейчас ведь осень, а Бэллетейн весной… Он на миг ощутил досаду, потом стало больно, и досада забылась, как и Клирис, как и Бэллетейн, как и всё, что было прежде… Он попытался шевельнуться и скрипнул зубами от боли. Болело всё. Кажется, в его теле не осталось ни одной целой кости. Вот мерзавец.

— Тебе лучше? — спросил Мариус, увидев, что Дэмьен открыл глаза. Друид сидел у его постели, должно быть, уже давно. Руки спрятаны в рукава, капюшон откинут, мальчишеская челка небрежно падает па лоб, взгляд серо-голубых глаз дружелюбен и невозмутим.

Дэмьен попытался ответить и понял, что не может.

— О, ничего страшного, — засмеялся Мариус, ответив на его незаданный вопрос. — Ты лишился пары зубов — к счастью, не передних, — у