Ненависть

почувствовала, что загнала не только коня, но и саму себя. И сейчас, выкрав у себя же несколько часов отдыха, Диз снова вспомнила о ране. Последние сутки ей некогда было думать о таких пустяках, но теперь, когда ее проклятое беспомощное тело расслабилось, тоненький настойчивый голос боли стало невозможно игнорировать. Он зудел и звенел, словно писк комара, противно и надоедливо, становясь всё громче и пронзительнее, пока у Диз не загудела голова.

— Черт, нет, так не пойдет, — процедила она, поняв, что не сможет заснуть.

Диз с трудом села, стянула куртку с больного плеча, отогнула край сорочки. Бинт был красным. Пятно совсем небольшое, но свежее. Значит, рана всё-таки открылась. Впрочем, этого следовало ожидать.

Диз порылась в кармане, извлекла мешочек с травами, которые подарила ей на прощание женщина из леса. Развязала тесемку, заглянула внутрь, слегка отпрянула от резкого густого запаха. Опасливо, осторожно вытащила щепотку сухих, мелко перемолотых листьев. Сунула в рот. Пожевала. Ничего не почувствовала, взяла еще, потом еще. Завязала мешочек, спрятала, легла. И стала смотреть в потолок.

Сначала поплыла левая балка. Правая осталась на месте. Левая двинулась к ней, плавно, неторопливыми толчками, дергаясь вперед-назад, но неумолимо приближаясь к соседке. Та начала пятиться, отползать, вжимаясь в стену, но ее настигали, медленно и неотвратимо. Балки столкнулись, и с потолка посыпался снег.

Диз моргнула, недоуменно нахмурилась, и всё встало на свои места. Она подняла руку, ощупала нижнюю челюсть. Десны и язык онемели, словно налившись свинцом. Диз потрогала губы, но почувствовала лишь свои пальцы — губы стали чужой, чужеродной плотью, непонятно как очутившейся на месте ее собственной. Зато плечо онемело тоже — боль глухо билась где-то в дальнем закоулке сознания, отчаянно молотила кулаками в с каждой минутой утолщавшуюся перегородку наркотика, и ее уже почти не было слышно.

— Ох, черт. Черт, — с трудом ворочая омертвевшим языком, выдавила Диз, — что за дрянь мне дала эта ведьма?

Эта мысль почему-то рассмешила ее. Она хохотнула, сдавленно, вымученно, чувствуя странную легкость во всем теле, кроме рта и раненого плеча. Плечо тоже стало куском железа, но железа холодного, застывшего, громоздкой глыбой валяющегося в углу кузницы. Диз попробовала шевельнуть руками, казавшимися такими легкими. Не смогла. Снова попыталась засмеяться, сама не зная зачем и над чем, уперлась взглядом в потолочную балку, находящуюся прямо над ее головой и минуту назад вдавленную в стену своей агрессивной сестрой.

С балки свисала пеньковая веревка с петлей на конце.

И началось.

…«Мммааааааааа!»

Женский вопль разорвал тишину спального здания, впился в нее раскаленным клином, разламывая надвое.

«Ааааааааааа!»

Топот ног в коридоре, десятков ног, другие крики:

«Что?!. Где… Там!.. Он!.. Давайте же сюда!.. Господи… Помогите, помогите же! А-ах! Чтоб тебя…»

Она садится в постели, спускает босые ноги на пол, прислушивается. Причитают. Слов