Иван - дурак(СИ)

Сильно же им было нужно добраться до Лешки, если они помчались в такую даль, не переодевая халата.

Территория за стеной огромна, хоть Ваня и не может как следует осмотреться из окна машины - он видит уходящие вдаль ухоженные деревья, отличные от деревьев снаружи, и аккуратные дорожки между ними. Машины медленно разъезжаются по территории, шурша гравием, и их джип останавливается у лестницы дома. Здоровяк рядом с ним кивает, указывая на дверь, и Ваня не заставляет вышвыривать себя на улицу - вылезает сам, потягиваясь после долгой дороги. Темно, но щедро расставленные вдоль дорожек фонари включаются при их приближении и заливают стены светом. Дом совсем не похож ни на одну из известных ему дач - скорее на дворец, один из тех, которые украшают открытки из Питера, с уходящими ввысь колоннами, покрытыми лепниной и позолотой. Всё очень - очень - серьезно, и Ваня вновь пытается унять дрожь в коленях, закрывает глаза и вдыхает поглубже.

Воздух за городом хвойный и свежий.

Собака выпрыгивает из машины следом за ним и принимается, порыкивая от восторга, кататься по траве. Ваня удивленно смотрит, как тот нарезает несколько резвых кругов по ближайшей полянке, представляя вместо пса лопоухого парня, и не сразу понимает - он очень не хочет заходить в дом.

- Пусть побегает? - спрашивает Ваня у своего конвоира.

Здоровяк долго, тяжело смотрит на резвящуюся собаку и кивает, разрешая. Не испытывая больше его терпение, Ваня поднимается в дом по мраморной лестнице - наверное, одна эта лестница стоит больше всего его дома. Дверь ему открывает еще один охранник, то ли один из приехавших с ним, то ли как две капли воды на них похожий. Мужчина уже в доме, когда Ваня заходит, всё еще в сером халате и спортивных штанах, но заметно повеселевший - за стеной в три метра с колючей проволокой он явно чувствует себя расслабленнее.

- Перепугали тебя, сынок? - спрашивает он ласково. - Ты уж прости, думали, ты из её прихвостней.

Ваня идет за ним опасливо, с каждым шагом поражаясь убранству дома - внутри он еще богаче, чем снаружи, и колонны перемежаются золотыми и расписными вазами, статуями и картинами. Его немного успокаивает дружелюбный тон, но он всё еще слышит слова.

- Как вы поняли, что нет?

- Да очень просто. Она бы не стала подставлять тебя вместе с этой штучкой.

Фонарик он всё еще сжимает в руках - только сейчас Ваня понял, что так и не выпустил его - единственный шанс на спасение. Пакет остался где-то на дороге на неизвестном шоссе, вместе с полотенцем, и Ваня неловко запихивает его в карман куртки, наполовину оставляя торчать снаружи.

- Знаешь, что у тебя за вещичка?

Ваня знает - знает только то, что сказал ему перевертыш, потому отрицательно мотает головой.

- Неа, - прикинуться совсем не понимающим не лучшая идея, слишком откровенной ложью, и Ваня добавляет. - Но она тоже на него среагировала.

Мужчина кивает, веря его ответу или не показывая обратного. Они проходят в комнату еще больше предыдущей, и Ваня запрокидывает голову, забывая закрыть рот. Даже потолок её расписан яркими рисунками каких-то героев, даже огромный стол в центре и каждый стул золочен. На отдельной резной тумбе расставлены графины с всевозможными напитками, и мужчина подходит к ней, выбирая. Он говорит словно невзначай, но Ваня помнит - именно за этим он бросился посреди ночи в одном халате.

- Очень ценная штучка. Перо жар-птицы, слышал о таком? Читал сказки?

Сказки Ване очень давно читала мама, но больше, чем волшебные вещи, его интересует другое.

- Подставлять? - он переспрашивает.

- На машине четкий след её ворожбы, - кивает мужчина, довольный вопросом. - Мы почувствовали даже отсюда. Она знала, что мы заметим.

- Но зачем?

- Тебе видней, чем ты успел разозлить стерву. Шучу, - он хмыкает, качая головой, один толком понимая свою шутку. - О пере жар-птицы лучше не знать лишним глазам. Даже если они не знают, что видят. Другие могли заметить на тебе его след, могли всё что угодно. Избавиться от тебя чужими руками лучшее решение.

Ему явно по душе Ваня, глупая жертва интриг, но, если честно, Ваня сомневается, что настолько богатый человек может быть наивен. Выбрав, мужчина разливает янтарную жидкость одного из графинов по двум стаканам и садится, толкая один Ване.

- Угощайся. У тебя была непростая ночь.

С этим не поспоришь, и Ваня опасливо отодвигает стул и садится - всё время кажется, что набегут смотрители музея и запретят трогать антиквариат. Сам мужчина опустошает свой стакан одним глотком, но, вообще-то, Ване еще не положено пить. Гришка бы отчитал его, а Лешка бы сказал, что это ерунда, и Ваня уже достаточно взрослый. Гриша не пьет принципиально, слишком часто видя отца, но Ваня всегда больше дружил со средним братом и решается - он отпивает и болезненно жмурится. Глоток слишком большой, слишком горячий, обжигающий горло и грудь изнутри, не похожий ни на что, что они когда-либо пробовали за школой с одноклассниками. Он кашляет, озираясь, но не видит ни воды, ни куска хлеба, чтобы перебить жжение. Вернув, наконец, способность дышать, он утирает с глаз слезы и видит на лице мужчины добродушную, умиленную улыбку. Алкоголь и эта улыбка делают Ваню смелее.

- Я думал, вы умерли, - выпаливает Ваня глупо, едва откашлявшись, то, что давно вертится на языке.

- Еще бы ты так не думал, - отвечает тот снисходительно, ничуть не обижаясь.

- Простите, - Ваня тушуется, опуская глаза.

Мужчина снова разливает жидкость по стаканам, и то, что показалось бы крутым совсем недавно, уже не кажется Ване таким уж привлекательным. Он осторожно берет свой стакан и рассматривает мужчину исподтишка, ближе. Лицо его гораздо моложе, чем было в свете волшебного фонаря, но даже сейчас его не назовешь молодым - и без того грубоватое, квадратное лицо давно оплыло, делаясь мягче, под стать фигуре; волосы его абсолютно белы - как у древнего старика. Одна рука его приподнимает стакан, приглашая чокнуться. Вторая его левая рука лежит на столе - на ней не хватает двух пальцев и фаланги третьего - и Ваня скорее отводит глаза и звенит о стакан стаканом. Мужчина ничуть не смущается его взгляда и снова пьет солидный глоток.

- Зови меня Салтаном, сынок. Теперь меня снова так называют.

Ваня отпивает совсем немного и кивает, принимая как данность - Салтан так Салтан, не самое странное в его жизни в последнее время. Придумывая тему для беседы, мужчина барабанит пальцами по столу - парой пальцев левой руки, вновь издевкой привлекая к ней внимание, и Ваня не смотрит изо всех сил. Скоро ему надоедает эта игра и Салтан бьет себя по колену, опомнившись:

- Гость, а у нас не накрыто. Ты же помираешь с голоду! Знаю я вас, молодых.

- Ничего страшного, я не хочу есть, - пытается соврать Ваня, но его выдает заурчавший живот.

Салтан незло смеётся и достает из кармана халата телефон, больше не задавая вопросов. Он велит "сообразить что-нибудь на стол", отключает трубку, и не проходит и пары минут, как по его команде даже посреди ночи дом приходит в движение. Слышен топот ног, прибегают и убегают растрепанные, поднятые из постелей девушки-служанки. Ваня удивлен, что в этом доме есть самая обычная прислуга, хотя и сам не знает, чего ожидал - наверное, что-то вроде говорящей живой мебели из мультфильма. Они заставляют стол огромными блюдами всевозможной нарезки, солений, салатов, и Ваня не выдерживает и хватает кусок хлеба раньше, чем перед ним ставят тарелку с приборами. Хлеб хрустящий, свежее любого, какой он покупал в магазине у дома, и Ваня съедает его кусок за куском, закусывая колбасами, пока не чувствует, что голод немного отступает. Салтан смеется, глядя на него, не осуждает, но Ваня утирает рукавом рот и старается есть медленнее.

- Вот теперь можно и поговорить, - произносит Салтан, откидываясь на стуле. - Рассказывай, откуда у тебя перо? Откуда машина?

От расспросов даже жуется легче, расставляя всё по местам - не могут просто так сначала охотиться за ним, а потом закармливать, и информация причина ничуть не хуже убийства и пыток. Ване нечего скрывать и он выкладывает: