Ай

АЙ

В ту ночь Юлина подушка узнала много нового и полезного от своей юной хозяйки. Ну, во-первых, о том, что ни в какой Нью Йорк ни к какому дяде она не полетит. Последние шестнадцать лет она лицезрела его только на портрете, висевшем над комодом в спальне родителей, а до того — пару раз от силы, не больше, наяву. Чаще всего он всплывал в Юлиной памяти в размытом образе удачливого рыбака, держащего за жабры огромную щуку, хвост которой волочился по земле. Его фотографировали, а он позировал и натужено улыбался под тяжестью речного чудовища. Потом взрослые сварили так называемую уху, от одного запаха которой подступала тошнота, и заставляли бедного ребёнка попробовать «хотя бы ложечку». Она, молодец, не сдалась тогда и угощение отвергла. А ещё как-то дядя рассказал ей на ночь сказку: про людоеда и кота, который его проглотил, обманом заставив превратиться в мышь. Услышанная история повергла Юлю в некую разновидность детской депрессии, и целую неделю после этого она засыпала с капризами и только при свете. Дядю, естественно, отлучили от воспитания. Хотя, если честно, что там такого страшного было, сегодня никто и не поймёт. Во-вторых, чего она не видела в этом Нью Йорке? Небоскрёбов теперь полно и в Москве, не говоря уж о Шанхае, где Юля отметилась в прошлом году. А по сравнению с теми же лондонскими тусовками «деловая столица мира» — это, по слухам, не что иное, как Задрипинск. И зачем, спрашивается, переться в такую даль?

Но самое противное — это то, что поездка подавалась под соусом подарка за отличное окончание школы. Нет, мамочка, подарок ты делаешь себе, отправляя родную дочь куда подальше на всё лето. А вы с папулей явно намылились на какое-нибудь Бора-Бора навёрстывать упущенные медовые месяцы. Будете греть на солнышке «старые косточки», как вы сами любите выражаться, а единственное ваше чадо пропадёт в каменных американских джунглях. Это полумифическое Бора-Бора Юле было так же неаппетитно, как и Нью Йорк, но по крайней мере мучиться бы пришлось в близком ей по крови коллективе. Да ещё, может, удалось бы уговорить их взять с собой «на баланс» Игорька. При первых же мыслях о любимом с девятого класса мальчике, подушка получила новую порцию слёз.

Ранним утром полная решимости Юля закатила классический скандал с применением нечестных логических приёмов и огульных обвинений. Больше других досталось, конечно, дяде, который ни разу за все эти годы не позвонил, не написал письма, не выслал посылки с дешёвыми американскими шмотками, а теперь, видите ли, ему приспичило. Мама спокойно выслушала монолог дочери, утончила, всё ли произнесено, и потом резюмировала:

- А теперь умойся и начинай паковать чемодан.

Игорёк тоже восторга не выказал. Грозился прилететь к ней в Америку через неделю. Да какое там! Он на билет десять лет работать будет, а родители его — самый настоящий пролетариат, в худшем смысле этого слова. И помочь ему она не в состоянии.

Прощание в аэропорту получилось грустным. Все были друг на друга перекрёстно обижены: папа на маму за то, что оторвала его от домашних дел, мама — на непослушную дочь, Игорёк — на жестокий и равнодушный окружающий мир, а Юля — на всех них, вместе взятых и по отдельности, за безысходность сложившейся ситуации.

- Как долетишь, позвони, - попросила мама, и впервые за последние три недели семейных разборок в её голосе появились нежные нотки.

- Если настроение будет, - мстительно сказала Юля, но не сдержалась и обняла обоих провинившихся перед ней родителей.

Игорьку достался целомудренный выдох в щёку.

В самолёте она хотела выспаться впрок, памятуя о трудностях перехода на новое время, но ей не позволил какой-то пьяный хоккеист, предлагавший себя в качестве бонуса к её заокеанскому турне. Ни намёков, ни прямой бранной речи он не понимал и только ухмылялся;

- Ну чо ты? - шептал он, нависая над ней и размазывая ладонью по лицу слюни. - Всё будет в шоколаде. Смотри.

Из кармана его посыпались мятые зелёные купюры и бесценная российская мелочь. Пришлось звать стюардессу, которую энхээловский легионер пообещал убить тут же, на месте. Спас положение какой-то бюрократ, летевший за недвижимостью в стан стратегического врага. Он признал в хоккеисте немеркнущую звезду, и они удалились это дело отметить. Больше она их, слава Богу, не видела.

Длиннющая очередь на паспортном контроле отняла ещё часа два в дополнение к десяти часам полёта. К выходу из таможенного коридора Юля добралась в состоянии полного физического и морального истощения. Огляделась вокруг в поисках лица, знакомого по фотографии. «Он на Сергея Есенина похож», - напутствовала мама, будто трагически погибший в прошлом веке поэт был более узнаваем. Никого. Ни Есенина, ни Маяковского. Стоял, правда, чуть поодаль человек, похожий на Пушкина, но был с табличкой в руках, значит, несвободный. То и дело приставали хорошо одетые люди с предложениями услуг извоза. Имели они на себе своеобразную печать жуликоватости, стереть которую не властно ни время, ни государственные границы, и Юля на них не реагировала. Подождав примерно полчаса, она решила выйти на улицу и взять нормальное законное такси. Звонить дяде она не будет — много чести.

Как и ожидалось, она легко нашла стоянку с будкой распорядителей и очередью из моторов, готовых к работе. Её медленно и внятно по-английски предупредили о том, что цена фиксированная, и что все попытки водителей назначить свою сумму подлежат уголовному преследованию. В качестве водителя ей достался пожилой аутентичный индус в чалме цвета Барби. Говорил он плохо, а понимал, наверное, ещё хуже, поэтому Юля протянула ему листок с заранее написанным адресом, и они тронулись.

Выбрались на хайвэй и сразу встали в пробку. Не московского типа — машины всё же кое-как двигались, по обочинам никто не обгонял, и в одной полосе по полтора авто не помещалось. Индус всё время болтал по телефону — должно быть, пытал собеседника, как проехать, поскольку навигатором в машине и не пахло. Юля прикинула, что ещё часа полтора займёт эта скучная канитель, прислонилась головой к окну и моментально заснула.

Проснулась она от резкого торможения, визга шин и последовавшего за тем крика водителя. Такси криво стояло в правой крайней полосе, а чуть впереди него, метрах в десяти, красовалась задница огромной тачки из американского детектива 70-х годов.

- Дистанцию соблюдать надо, - по-русски прокомментировала Юля.

Но тут доисторическое автомобильное корыто дало задний ход, и Юля поняла, что причины вопить нечеловеческим голосом у индуса всё же были. Обнаруживая хорошую реакцию, он резко нажал на газ, одновременно поворачивая руль вправо, забрался на травяной бугор, росший сразу за обочиной, где благополучно заглох, опять-таки в полном соответствии жанру плохого детектива. Юля обернулась посмотреть, что там происходит сзади, и увидела, как из корыта вывалился мужчина в плаще и шляпе и побежал к ним, играючи преодолевая подъём. Индус заголосил пуще прежнего и стал рвать ручку двери, которую то ли заклинило, то ли тоже свело от страха. Мужчина же быстро добрался до задней части такси и просунул голову в распахнутое окно.

- Ну, привет! - радостно сказало лицо Есенина. - А мы тебя по всему аэропорту ищем.

Лицо тут же исчезло.

- Лиз! - закричал дядя и замахал руками. - Сюда!

Индус замер в ожидании развязки, а к ним приблизился новый персонаж — перепомаженная сверх всякой меры девушка в короткой, почти до пупка, юбке, в колготках в крупную клетку и с распущенными волосами цвета блонд, естественно, крашеными.

«Ну вот, - успела подумать Юля, выходя из машины. - Мой единственный в Америке родственник — сутенер».

Должно быть её чувства отражались на лице слишком явно, потому что дядя тут же заорал:

- Лиз, сколько раз тебя просил не одеваться, как шлюха! Ты смущаешь ребёнка.

- Извини, Ко. Забыла.

В её голосе совсем не ощущалось обиды. Она по-деловому открыла багажник такси и вытянула наружу чемодан.