Страна призраков

в, проржавевшего шкафчика для одежды.

Но ведь не мог же бедный человек иметь дело с дядями Тито. Это всё ради протокола, условный костюм, не иначе. Старик излучал такую мощь и безграничное терпение, что Тито, по некоторым своим соображениям, воспринимал его как мстителя, явившегося поквитаться с миром за прошлое Южного Манхэттена.

Каждый раз, когда он брал айпод (так в зоопарке дряхлая и проницательная обезьяна примет у посетителя кусочек не слишком лакомого фрукта), Тито почти ожидал увидеть, как старик расколет девственно белый корпус подобно скорлупе ореха и достанет на свет что-нибудь ужасно мерзкое и нестерпимо современное.

И вот теперь, сидя перед дымящейся супницей в надстроенном ресторане с видом на Канал-стрит, он понял, что не в состоянии объяснить это своему кузену Алехандро. Немногим ранее Тито пытался у себя в номере создать музыкальную композицию, передающую те ощущения, которые пробуждал в нём старик. Но вряд ли стоило когда-нибудь заводить о ней речь.

Алехандро — расправленные плечи, гладкий лоб, волосы на прямой пробор — не интересовался музыкой. Молча глядя на брата, он зачерпнул утиный суп и аккуратно разлил по тарелкам — сначала ему, а потом себе. За окнами ресторана, за вывеской из красного пластика с надписью на кантонском, которую невозможно было прочесть, раскинулся мир оттенка старой серебряной монеты, залежавшейся в ящике.

Алехандро был буквалистом, весьма одарённым, но крайне практичного склада ума. Поэтому его и выбрала себе в ученики седая Хуана, их тётка, лучший в роду специалист по поддельным документам. По воле кузена Тито приходилось таскать по улицам механические печатные машинки — старинные, неподъёмные устройства, приобретённые на пыльных складах за рекой, — а также, словно мальчику на побегушках, бесконечно покупать заправочные ленты и скипидар для стирания чернил. Родная Куба, как учила Хуана, представляла собой бумажную державу, сплошной бюрократический лабиринт из анкет и написанных под копирку тройных экземпляров. Посвящённые знали в этом царстве все ходы и выходы, а потому действовали уверенно и точно. Точность везде и всегда — таков был девиз Хуаны, исследовавшей жизнь в глубочайших, покрашенных в белый цвет подвалах строения, чьи верхние окна выходили прямо на Кремль.

— А он тебя напугал, этот старик, — произнёс Алехандро.

Ученик перенял от Хуаны тысячи трюков с использованием бумаги и клея, печатей и водяных знаков, постиг чудеса, творившиеся в её импровизированных тёмных фотолабораториях и ещё более тёмные тайны детей, умерших во младенчестве.

Время от времени, а под конец и целыми месяцами, Тито носил при себе подгнившие бумажники, до отказа набитые фрагментами паспортов, созданных за время ученичества Алехандро, так чтобы долгая близость к человеческому телу истребила всякие следы новизны, недавнего изготовления. Молодой человек никогда не касался этих карточек и бумаг, состаренных за счёт его собственного тепла и движений. Сам же Алехандро, когда доставал их из кожаных конвертов,