Страна призраков

в стиле пуантилизма[7] абстрактными точками почернелой резины, и чудовище по имени «Мондриан», раззявившее парадные двери, осталось позади. Холлшис застегнула толстовку на молнию и зашагала прочь, не слишком заботясь о верном направлении.

В воздухе тучами жалящих насекомых носились сухие пальмовые волокна.

Ты спятила, повторяла она на ходу. Хотя сейчас всё казалось совершенно нормальным, умом Холлис понимала, что выбрала не самое спокойное место для прогулки, тем более в одиночестве. Женщине, да и любому пешеходу в такое время нечего делать на улице. Однако сама погода, устроившая очередное безумие в Лос-Анджелесе, казалось, притупляла чувство опасности. Улица была совершенно пуста, как в кино: ещё секунда — и топнет Годзилла. Трещали пальмы, воздух бился в судорогах, а Холлис, укрывшись чёрным капюшоном, решительно шла вперёд. То и дело вокруг лодыжек с трепетом обвивались газеты и рекламные листовки модных клубов.

Мимо промчалась полицейская машина — в сторону «Тауэр Рекордс». Водитель, крепко вцепившись в руль, даже не взглянул на одинокую женщину. «Служить и защищать», — усмехнулась она. Ветер головокружительно переменил направление, сорвал капюшон и мгновенно растрепал причёску. Которая, впрочем, и так нуждалась в обновлении.

Одиль Ричард ожидала гостью под вывеской «Стандарта», закреплённой — одним дизайнерам ведомо почему — вверх тормашками. Француженка ещё не отвыкла от парижского времени, но Холлис сама предложила предрассветную встречу. Когда же ещё любоваться подобным искусством?

За спиной Одиль стоял юный широкоплечий латиноамериканец: бритая голова, рукава ретро-этнического «Пендлтона»[8] отрезаны ножницами повыше локтей, незаправленные полы болтались почти до колен мешковатых хэбэшных штанов.

— А вотри Санте, — заявил он, когда увидел пришедшую, и поднял серебристую банку «Текате»[9].

Вниз по его руке вилась татуировка — очень чёткие, изумительной работы буквы на староанглийском.

— Извините, не поняла?

— Avotresante[10], — поправила Одиль, прижимая к носу мятую тряпку с лохматыми краями.

Холлис не приходилось встречать менее утончённой француженки, хотя этот высокозанудливый европейский стиль только придавал ей мерзкого шарма. На Одилль были чёрный свитер три икс-эль — творение какого-нибудь давно умершего выскочки, носки из коричневого нейлона в полоску, мужские, с особо противным блеском, и прозрачные пластмассовые сандалии цвета вишнёвого сиропа от кашля.

— Альберто Кораллес, — представился парень.

— Очень приятно. — Ладонь пришедшей утонула в его пустой руке, сухой, как опилки. — Холлис Генри.

— Группа «Кёфью», — заулыбался Альберто.

Надо же, фанат. Холлис, как всегда, удивилась, и ей отчего-то сразу стало не по себе.

— Сколько дряни в воздухе, — посетовала Одиль. — Дышать нечем. Может, поедем уже смотреть?

— Ладно. — Бывшая солистка обрадовалась перемене темы.

— Прошу, — пригласил Альберто, по-милански точно метнув пустую банку в белое мусорное ведро «Стандарта». Ветер тут же утих,