По осколкам (СИ)

— А молоко?! — он дергается ко мне, и я вижу, как дрожат его близорукие глаза.

— То, что вы называете молоком, на самом деле яд. Река от него тоже постепенно очищается.

Вдруг этот хлипкий человечек взвизгивает пронзительно и ударяет узкой ладонью по одному из прутьев решетки, близко-близко от моего лица. Сатс за моей спиной приглушенно пищит.

— Ах ты ж! — выплевывает он мне. — Убили! Убили!

И в один прыжок оказывается на лестнице. Наш стражник с воплем «Да жива! Не убили!» бросается вслед за ним.

Мы остаемся одни. Без присмотра, но запертые. На засов, который сами можем открыть.

— Много негативных эмоций, много глупости, резкости и сиюминутности — и так в каждом, — говорю я медленно. — Лишь одного толкового и почти спокойного встречала. Он еще пытался что-то делать. Но, вообще, очень мало разумной оценки, очень… Они тратят много сил и времени, чтобы выплескивать свое недовольство. Очень впечатлительны, словно бы все видят в первый раз. Возможно, у них проблемы с памятью… Ничего не выращивают, не собирают. В основе еды — молоко этой свиньи. Собранное, выпаренное…

Только начинаю Сатс рассказывать все, что сама узнала, как неожиданно она меня перебивает:

— Да-а, те, на болотах!.. Они, значит, самые конченные. Помнишь, в заводи кричали про… ну, что с того берега не вылечиваются.

— Ты молодец, все сама понимаешь.

И я поддаюсь порыву. Так, конечно, нельзя. Вернее, так у нас не принято. Но я подхожу к ней и, приобняв, тянусь — она изрядно выше меня! — погладить ее по голове. В словах найдется меньше смысла, чем в таком древнем жесте. Он сейчас нужен нам обоим, но ей больше.

Чувствую руками, как ее покидает застоявшееся напряжение.

— Мы поможем им? — тихо-тихо спрашивает Сатс, и мне настраиваться не надо, чтобы уловить в ее голосе неприкрытую жалость.

— Уже помогли. Наша задача — сохранять жизнь и уже через нее поддерживать разум. Именно это мы уже сделали.

— Я боюсь, что они сами свою жизнь не поддержат. Мне они тоже показались не очень хорошо думающими. Я им втолковываю, кто мы такие, а они словно не понимают. Слышала, что они кого-то звать пошли? Кажется, он за них все решает. Но откуда мы знаем, что этот кто-то решит удачно? Если мы их просто бросим теперь, не выйдет ли, что совсем погубим?

— Если бы такая проблема перед нами стояла, Старшие бы уже позаботились, чтобы на каждом осколке было кому наблюдать, распределили бы глаза и уши. Но Старшие не сделали даже вызовов. Да и не надо нам наблюдать. Разве мы ходим по трое, так, чтобы один смотрел бы еще и назад?

Сатс обиженно сопит, топчется, что-то прикидывая. Крутит белобрысой головой, рассматривая нору-темницу, словно она подскажет ей что-то. А затем слышу, шепчет примирительно:

— Нет, хотя… все-таки мне бы хотелось…

— Что?

— Да так… все же мы не можем просто так взять и уйти. Я думала, если выставить защиту сейчас, то… но не получится. Мы бы эту защиту сначала тут не развернули, она бы в потолке увязла. А потом вверх по лестнице не протиснули, там узко… Глупо лезть на свободу и застрять в еще более прочной тюрьме.

Да чтоб все разметалось! Я даже не подумала над этим, готовая еще немного поворчать на нее ради порядка, а потом, дождавшись, когда наверху неглупый Борк утихомирит первую бурю страха, все-таки встать и броском пробить. Но что я собиралась пробивать? Прутья эти? Их-то мы бы вынесли вдвоем с толчка, а вот такую толщу земли не преодолели, не подняли бы, даже если Сатс и вправду так сильна, как я ее подозреваю. Нет бы темнице быть выше к поверхности, но кто ж знал!

Эх, Инэн, бестолковая ты… Может, вместе с местными ты разум потеряла?

А Сатс вдруг садится на земляной пол и приваливается боком к прутьям:

— Ну все… Нам не выбраться. Придется сидеть тут… Я говорила с ними, когда еще было более-менее спокойно. Тебя привели — так ты сама видела, сколько злости в них разбушевалось. Дальше будет больше. Мирно мы не выйдем, а напролом не пойдем. Так что не выйдем мы вообще.

Она всхлипывает и опускает голову:

— А все я. Это из-за меня. Мне бы защиту с берега пошире поставить, а то когда они с холма посыпались, я не удержала. Все боялась, что на исправление не хватит, и не распределила… Они мимо меня промчались, кто по деревянной дорожке, кто прямо в воду плюхнулся. И кричали, факелами махали… Растерялась… ничего не удержала толком. Двоих потоком зацепило, но на торможении. Один полысел.

— Из воды меня вытащила ты или кто из местных?

— Я. Было очень страшно, — шепотом признается она. — Они носятся и орут. Тебя сбили — и ты как неживая стала. Трогаю — холодная и будто камень. Я от испуга, наверное, без указки поняла, куда именно что приложить. И прогнала от тебя эту дрянь.

— Ты молодец, Мастер Сатс. Есть повод гордиться, а ты сидишь, носом тянешь.

— Чем гордиться-то? — вскидывается она. — Ты ж сама сказала, что я тебя там бросила. Да и я понимаю, что серьезно виновата. Мало того, что сначала защиту не удержала, так еще и потом хоть какую не возвела. И даже отпихнуть никого не отпихнула.

— В одиночку от толпы отбивалась и не победила? Еще и со мной обморочной на руках?

— А ты и в обмороке мне бы помогла, — вдруг заявляет это чудо. — Они меня сцапали, а тебя побоялись. Знаешь, почему?

— Ну?

— Я пару вихрей развернула, прогнала — меня тут же окружили, теснить стали. Тут над тобой один склонился, факелом повел, чтобы рассмотреть, как ты в круге этом белом лежишь. Так от тебя такая волна бросилась, что…

Она широко замахала руками, показывая, как много от меня что-то бросилось в стороны.

— То ли в тебе моя очистка задержалась, то ли ты ее от себя так повторила — уж не знаю, тебе виднее. Но и без сознания кинула ты в них чем-то очень впечатляющим. Короче, дура я. Именно тогда мне и надо было ставить нормальную стену. Не рассматривали бы мы сейчас земляную нору.

Пробую вспомнить, но ничего я ни в кого не кидала, да и нечего мне.

— Очень похоже на то, что это не я, а ты разбросалась всем, чем могла, — говорю я. — По неопытности. Это не от меня что-то пошло. Просто какой-то поток ты сама недовернула — вот и хлестнуло им. Так что обсуждать тут нечего, сокрушаться тоже нет причин. Ты все сделала правильно. А вот мне нужно было хотя бы подальше от воды встать. Или увернуться половчее. Тогда меня бы не столкнули, ты бы не отвлеклась. Никого бы не сцапали.

— Инэн, неужели мы с тобой соревнуемся, кто больше виноват? — с тихим смешком интересуется моя молодежь.

Мне бы рассердиться, но наоборот, даже веселее стало от ее заявления.

Не угадала я. Ничего я в Сатс не угадала!

Мы состоим из осколков, они соединены, пока мы живы. Но откуда-то они взялись, как-то стали осколками. Будто бы мы были взорваны, разрушены, а потом нашелся кто-то величественный, такой, до кого дотягивается лишь вера, и сумел нас собрать. И вот теперь у нас свои множественные грани, кусочки. Мы движемся в жизни, ходим, крутимся… Каждый из наших кусочков оказывается важным в свой момент, нужным в своей нужде, решающим в своей внутренней силе. И каждый наш кусочек каждый миг влияет на нас и на наше движение по жизни.

И, в конце концов, мой Мастер — это тоже кусочек меня. Именно меня, а не кого-то другого. Потому что привела ее жизнь именно ко мне.

Я подхожу к ней. Хочется сказать вот это все. Никому не говорила, но верю, что именно Сатс и именно сейчас выслушала бы меня.

Стою, думаю, как начать.

Но вдруг она разбивает все мои намерения вопросом:

— А как там свинья? Что с ней стало? Я и не видела толком, что из нее получилось.

— У тебя получилось очень хорошо. Свинья замечательная… Последний раз, когда я ее видела, она пыталась жевать глиняный горшок. Могла, кстати, и съесть. Подозреваю, что она из отравителя станет фильтром, и ей будут скармливать то, что раньше выбрасывали. Хотелось бы это проверить, но… Сама понимаешь. Как только, так мы быстро.

— Может быть, это не одна свинка? И такую уже кто-то встречал?