По осколкам (СИ)

Вождь не сводит с меня тяжелого взгляда. Он озвучил повеление, теперь ждет, пока я покопошусь со своими умствованиями и начну отвечать. Не думаю, что он поверит моим словам больше, чем тому, что ему уже сообщили старики. Но…

Сначала я вкратце рассказываю, что нас с моим Мастером из перехода позвал сам осколок. Вернее, я говорю: «Ваша земля притянула нас». Им так должно быть понятней, а меня это избавляет от разъяснения про переходы. Потом упоминаю, как один поворот мы просидели на берегу канала, потому что «Ваша земля оглушила меня — таким сильным было ее отравление». Вскользь о поселенцах болот — и вот тут надо ловко вывернуть на ядовитую свинью, заодно рассыпать обвинения, что некоторые довели свой народ…

Вождь смотрит сверху вниз, давит. Горло мое под его взглядом подло перехватывает, и я сбиваюсь. Разговоры и без того не моя сильная сторона, а тут еще… Он смотрит так, словно бы не слушает. Хотела пристыдить тех, кто наворотил бед, а почему-то стыдно самой. Не с радости же у меня щеки греются.

Еще что-то бормочу, кажется, про деревья, а сама чувствую себя хуже, чем перед своей Старшей, когда она мне припоминает что-нибудь о моих родителях. На всякий случай кашляю пару раз — может, подумают, что это я не растерялась вовсе.

Очевидно, увидев мое бедственное положение, вождь наклоняет голову к правому плечу. Огромный веер его головного убора скрывает от меня сидящих поодаль стариков.

Или это он хочет закрыть меня от них?

— Твое имя?

— Инэн, — тихо говорю я и снова покашливаю, будто и себя пытаюсь убедить, что дело всего лишь в пересохшем горле; пить мне здесь тоже давно не приходилось.

— Хэнэн? — переспрашивает вождь с придыханием.

Я поправляю его более четким голосом, заодно перевожу взгляд на зевнувшего стражника в углу.

И лишь сейчас замечаю еще одного человека — он сидит на маленькой скамейке у стены за высоким креслом. Похож на мешок. Скрючился, свернулся. Кажется, дремлет.

— Дело, по которому меня позвали, непростое… Инэн, — говорит вождь, чем заставляет меня сосредоточиться. — Мой народ защищал свое благополучие. Пришла ты и заявляешь, что мы лишь вредили себе. Ты, Ходящая, тоже защищаешь благополучие. Но сейчас мы заявляем, что ты нам навредила. Я спрашиваю с тебя за свой народ. Что ты ответишь?

Н-да. Просто уйти нам не дадут, нечего и заикаться.

— Едва только родится первый полностью здоровый ребенок, вы поймете, что мы никому не навредили. Едва только вам станет тесно жить в этой деревушке и вы начнете возвращаться в брошенные поселения, вы поймете, что на самом деле для вас благополучие.

— Едва только наступит завтра, тебя и твою помощницу поднимут на копья те, кого вы сегодня оставили без еды и будущего.

— Разве не ты и твои почтенные должны обеспечить им новое будущее?

— А кто обеспечит тебе будущее без копий?

Тупик. Кажется, это понимает даже дремлющий у стены.

— Слушай меня, — тяжело произносит вождь после общего молчания. — Ты, старшая Инэн, помогаешь нам в беде, тобой же созданной.

— А если не помогаю?

— Тогда мы разбираемся сами. Без тебя и твоей помощницы.

Сказано это так, что я уже вижу голову Сатс, насаженную на копье. Хрустальные глаза не блестят, пепельные волосы слиплись от крови в бурые сосульки, ветер не в силах ими пошевелить. А что потом сотворит на этом осколке семья моего Мастера, когда узнает, где и кто…

Живот подводит — то ли от голода, то ли от страха. И тут же выпрыгивает спасительное: «Нет-нет! Ходящих не тронут! Никогда нигде не трогали и здесь эти угрожают только на словах и ради выгодного торга! Я без сознания лежала — побоялись приблизиться. Сатс увели — пошумели, но не прикоснулись. Нет, не тронут!»

Но почему так сухо в горле?

Сглатываю, немного прокашливаюсь — и тихо начинаю:

— Я не накормлю всех. Но могу помочь вырастить еду. Вернее, могу привести то, что вы будете выращивать.

— Откуда привести? — спрашивает Тар с оживленным интересом.

— Из того места, откуда к вам пришло… это… ваша кормилица.

— Ты приведешь таких же, как она? С таким же молоком?

— Нет. Наоборот, мы проследим, чтобы они не изменились по дороге. Изначально это хорошие животные — вот их-то мы и приведем. Ради мяса, ради шкуры. Посмотрите на свинью сейчас — она неприхотлива в еде, мясиста, не требует особого внимания… Где вы, кстати, ее оставили?

— Я приказал закрыть ее у стражи, — угрюмо отвечает Борк и глядит на вождя. — Про неприхотливость — правда. Она там съела два щита.

Вождь медленно отступает, не сводя с меня взгляда. Среди узоров мелькает в его глазах что-то, похожее на удовлетворение. Он опускается в высокое кресло, складки большого плаща занимают свое величественное положение.

— Значит, ты можешь привести животных, которые дадут нам мясо, — говорит он.

— Мы. Мы можем привести. Я и моя помощница.

— Как сильно она тебе нужна?

Как бы им ответить, чтобы не разжевывать?..

— Если в дороге животное не защитить с обеих сторон, оно сгорит до костей, и кости сгорят. С двух сторон защищают двое. Одна из нас и себя не сохранит, и свиней не приведет. Ни с чем останетесь.

Тут вскакивает почтенный Тар:

— Не верьте ей! Никого она не приведет. Что это за глупость про место, где полно животных из мяса? Как так? Разве там никто не живет?

— Я знаю, что там нет людей, — успеваю вставить я.

— Врет все! Живут там, где хорошо. Вот как мы живем здесь, а не где-то, где не было…

Вождь молча приподнимает руку, и старик замолкает.

— Там никто не живет, но животные есть… И с нами Ходящие, защитят с двух сторон… — прикидывает вслух Борк. — Ты можешь привести нас в те земли?

— Одна — точно нет. С помощницей…

Соврать?.. Рискну!

— С помощницей могу. По одному человеку. Но мы не будем отвечать за ваши жизни.

— Видите! Видите! — кричит Тар и тычет пальцем то в меня, то в лохматые стены, словно бы и их призывает посмотреть на меня с осуждением. — Она сама хочет уйти. И вторую свою увести. И не отвечать. А мы тут…

Хорошо, что, поскользнувшись на вранье, я могу кое на что опереться.

— В том месте, — продолжаю я, — когда-то случился мор среди людей. Животных он не тронул. Возможно, болезнь там еще осталась. Приведя оттуда животное сюда, мы прогоним болезнь по дороге. Но приведя отсюда людей туда, мы обречем их на эту болезнь. Такое не будет помощью.

— Болезнь точно осталась? — не сдается Борк.

— Точно неизвестно. Это можно узнать, только туда сходив. На разведку. Для этого мне снова нужна моя помощница. Ходящие — всегда пара, мы защищаем друг друга.

Тар едва не захлебывается от негодования, готовясь обрушиться на меня. Он раскраснелся, даже, казалось, раздулся — и вот-вот взлетит над скамейкой.

Не глядя на него, вождь ведет пальцами, да и Борк дергает Тара вниз. Почтенный плюхается, выдыхает и принимается гладить свои колени, словно удерживаясь от того, чтобы меня хотя бы пнуть.

— Я понимаю ваше недоверие ко мне. На вашем месте я бы тоже не рисковала.

— Пусть кто-нибудь пойдет в те земли с Ходящими. На разведку. Вернется, сам нам расскажет, — говорит Борк и смотрит на вождя. Видно, что он очень хочет сказать решающее слово.

— Так опасности еще больше, — замечаю я торопливо. — Если болезнь еще там, то ваш «кто-нибудь» ее немедленно подхватит. Куда его девать? Там оставлять, чтобы он умер, или сюда возвращать, чтобы все заразились? Мы, помнится, решаем, как вас спасти, а не убить.

Но Борк не сдается:

— Ты сказала, что выгонишь болезнь из животного. Выгонишь ее из нашего человека?

— С людьми сложнее. Но если вы станете настаивать… Мы можем прогнать болезнь, но только потом за здоровье и жизнь вашего человека с нас не спрашивайте, — я показательно развожу руками.

Борк скалится:

— А из нашей земли болезнь выгонишь без сложностей?

— Нет. Если бы мы это могли, то очистили бы ваши земли до последнего комка грязи на болотах.