Вспомни о Флебе

на, и тут экран ярко вспыхнул во второй раз. Каждая из этих отдельных игральных карт и втулка взорванной орбитали разом сверкнули ледяным искрящимся сиянием, как будто сквозь каждый обломок засиял миллион крошечных белых звезд.

Потом свет померк, и эти четыре сотни плоских миров с их центральной осью исчезли, замененные сетью кубических тел, которые взрывоподобно удалялись друг от друга и от останков растворяющейся орбитали.

Эти куски тоже сверкали, разрывались на миллиарды огоньков размером с острие иглы; они, угасая, оставляли обломки, которые были уже такими мелкими, что едва различались.

Вавач был теперь вздувшимся, спиралевидно изогнутым диском сверкающих осколков. Он очень медленно расширялся, как кольцо из блестящей пыли на фоне звезд. Сверкающий, искрящийся центр придавал ему вид гигантского, никогда не мигающего безвекового глаза.

Экран осветился в последний раз. На этот раз невозможно было разглядеть ни одной световой точки. Теперь сияла нечеткая, но разбухшая картина мира, раздробленного внутренним жаром, который сделал из него кольцеобразное облако, гало белого света с бледнеющим зрачком в центре. Потом видение исчезло, и только солнце освещало расширяющийся нимб аннигилировавшего мира.

Возможно, еще было что посмотреть на другой длине волны, но экран в столовой был установлен на нормальный свет. Только электронные мозги, только звездные корабли могли бы превосходно видеть все разрушение, только они были в состоянии полностью оценить его по достоинству. Из всего электромагнитного спектра человеческий глаз без вспомогательных средств видит менее одного процента: единственную октаву излучения из чудовищно длинной клавиатуры оттенков. Сенсоры звездного корабля увидели бы все, от одного конца спектра до другого, намного более детально и с много меньшей кажущейся скоростью. Представление разрушения Вавача, несмотря на всю его воспринимаемую людьми величественность, совершенно потеряло бы свою зрелищность для не различающих цвета глаз животного. Спектакль для машин, подумал Хорза, и ничего больше. Номер для проклятых машин.

- Чисел... - прошептала Доролоу. Вабслин шумно выдохнул и покачал головой. Йелсон повернулась кругом и посмотрела на Хорзу. Эвигер продолжал глядеть на экран.

- Удивительно, что можно сделать, если как следует взяться, не правда ли... Хорза?

В первый момент он безрассудно подумал, что говорила Йелсон, но это была, конечно, Бальведа.

Она медленно подняла голову. Ее глубокие темные глаза были открыты. Она казалась оглушенной, и тело ее все еще висело в ремнях безопасности. Но голос звучал твердо и ясно.

Хорза увидел, что Йелсон схватилась за парализующий пистолет, подтянула его поближе к себе, но оставила лежать на столе. Она недоверчиво следила за агентом Культуры. Эвигер, Доролоу и Вабслин тоже уставились на Бальведу.

- Что, сели батареи в парализаторе? - спросил Вабслин. Йелсон все еще продолжала разглядывать агента Культуры, прищуря глаза.

- Ты немного не в себе, Гравант,