Зима в Эдеме (пер. О. Колесникова)

Энге пришла в ужас при одной мысли о насилии, совершенном во имя жизни, но в то же время жестами выразила одобрение.

– Омал – самая сильная из нас, и она поступила так, как я бы поступила тоже, если бы обладала ее силой.

– Твоя сила-это сила, которая поддерживает всех нас, Энге. Она знала твою волю, знала, что ты пошла бы.

Поэтому она отправилась к тебе, поэтому ты не одна, кто попал в эту западню. Ты должна быть свободной, чтобы проповедовать слова Угуненапсы.

– И я, и Омал – будем освобождены. Расскажи мне об эйстаа.

– Ее очень любят и уважают, – сказала Сатсат. – Все, если это необходимо, могут прийти к ней в амбесед.

– Да, это необходимо, – сказала Энге, счищая куски мяса вокруг рта. – В дни мира я думала о словах Угуненапсы и как их смысл соотнести с нашей жизнью. Я подумала, как было бы хорошо, если бы ее учение можно было довести до сведений всех, и ответ был бы самым простым. Я спрашиваю: почему нас ненавидят и боятся? Я отвечаю на вопрос: потому что наши убеждения рассматриваются как угроза правлению эйстайи и преемственности власти, переходящей от нее ко всему городу. В ее власти находятся жизнь и смерть, и когда ее лишают власти смерти, она чувствует, как ее власть уходит. Поэтому вот что я должна сделать. Я должна поговорить с эйстаа и раскрыть ей правду слов Угуненапсы. Когда она поймет их, она станет Дочерью Жизни и обнаружит, что ее власть не ослабляется, а усиливается. Это мне надо сделать.

– Нет! – голос Эфен был воплем боли; Сатсат подражала ее телодвижениям, так как ее собственное тело извивалось, выражая отчаяние. – Нас слишком мало, а их очень много. Вас схватят и отправят во фруктовый сады, и там все кончится.

Энге сделала успокаивающие движения, выражающие доверие.

– Это говорит боль приближающейся смерти, а не сильная Эфен. Каждая из нас в отдельности не важна: но говоря словами Угуненапсы – мы есть все. Я делаю то, что должно быть сделано. Следуй за мной в амбесед, но не обнаруживай себя. Жди, наблюдай и запоминай. Если меня постигнет неудача здесь, тебе, может быть, удастся добиться успеха или здесь, или в другом городе. Теперь – пошли.

Они пошли вдоль берега, потому что это был самый удачный путь к городу. Отсюда они могли с удовольствием наблюдать за молодыми йиланами, кутающимися в море; в свою очередь, последние, стоя по пояс в воде, уставились на них широко раскрытыми глазами. Они знали много, но все же боялись неизвестной земли. Энге своими ладонями отражала разные цвета, означающие тепло и гостеприимство, но те внезапно испугались и нырнули в море. Дальше вдоль берега начинались охраняемые пляжи, и они остановились недалеко на холме, который выходил на пляжи. Это было наиболее посещаемое место, удобное для обозрения. Внизу, у подножия холма, апатичные самцы грелись на песке на солнце или беспечно лежали в воде у берега. Все это было красиво, расслабляло и давало им силы идти дальше.

Амбесед был таким, каким его описала Эфен. Поток свежей воды, легкие мосты из золотого металла перекрывали поток в различных местах, и самый красивый из всех мостов высоко поднимался, а затем опускался прямо перед эйстаа, где она сидела на почетном месте. Ее тело было разрисовано изящными рисунками, а вокруг каждого запястья были украшения из золота, выполненные по образцу, рисунок которых повторял рисунок металлических мостов.

Энге тем, кто был рядом с ней, сделала знак, чтобы они оставили ее одну; потом склонилась над водой, когда они подошли к потоку, и опустила руку в прохладную воду. Потом влажной рукой вытерла пыль с лица и предплечий, с минуту постояла на солнце, чтобы обсохнуть. Затем, высоко подняв голову, она уверенно направилась через золотой мост, чтобы предстать перед Саагакел, эйстаа Йебейска. Она стала в позу ожидания, как представитель низшего сословия перед верховной властью.

– Ты новая в моем городе, добро пожаловать, – сказала Саагакел, оценивая силу духа вновь прибывшей и в то же время отмечая признания ее авторитета той, которая имеет свой собственный авторитет. Ей понравилось это. Теперь это редко можно было увидеть, и даже лучшие из ее помощниц лишь формально соблюдают этикет – «низшего из низших» по отношению к «высшему из высших».

– Я Энге, и я прибыла сюда из Гендаши, чтобы рассказать о том, что там произошло. – У помощниц, окруживших ее, перехватило дух, когда они уловили смысл ее слов, подразумевающих смерть и разрушение. – Можно, я начну говорить?

– Говори. Все, кто сейчас здесь стоит рядом со мной, составляют мой эфенбуру, и они должны знать все, что знаю я. Вода, которая позади тебя, не случайно протекает здесь. Все имеют право перейти через этот поток, но никто не может остаться здесь, если я того не захочу. Честно говоря, хотя я склоняюсь, как дерево от штормового ветра, я чувствую, насколько твои мысли отягощены отчаянием, и разрешаю тебе говорить.

– Я обо всем расскажу. Как йиланы из Инегбана пришли в Альпесак, как они сражались с устузоу – и как этот великий город был разрушен.

Хотя Энге не умела врать, она могла представить происшедшие события в любом свете, как ей больше нравилось. Поэтому она почти до самого конца не раскрывала того, какое участие во всем она принимала сама.

– Итак, город умер. Огонь поглотил его, и все, кто был в горящем городе, погибли.

– Однако, Энге, ты здесь, не так ли? И твои последние слова означают, что ты рассказала не все. Но перед тем, как ты продолжишь, дай мне выпить из водяного фрукта, потому что у меня горло пересохло. Однажды, когда я была очень молодая, я увидела огонь и даже дотронулась до него. Посмотри.

Саагакел подняла правую руку, и со стороны окружавших их послышались бормочущие звуки, когда они увидели на одном из больших пальцев белые шрамы. А пока она показывала, остальные задавали Энге вопросы:

– Все мертвы?

– Город исчез?

– Устузоу, которые владеют огнем и говорят, и убивают?

Наступила полная тишина, когда Саагакел пожелала этого. Она отложила в сторону плод и знаками велела Энге продолжать рассказ. Все в жуткой тишине слушали то, что она говорила.

– Я уже сказала, что Вайнти была моей эфенселе, и я знаю обо всех этих событиях потому, что я была той, которая учила устузоу говорить. Я не учила его ненавидеть, однако он ненавидит Вайнти точно так же, как и она ненавидит его. Устузоу жив, жива и Вайнти. Она одна из тех, кому удалось скрыться на урукето. Если город умер, то как же будут жить без своего города йиланы, которых не поглотил огонь? – В знак согласия послышалось бормотание помощниц, но не от Саагакел, которая сидела неподвижно.

– Командир жива, потому что урукето – это ее город. Вайнти жива, возможно, потому, что она была эйстаа, а обязанности эйстаа – это ее город. Я тоже жива.

Саагакел поняла то, чего не поняли ее помощницы.

– Скажи, Энге, почему ты осталась в живых? – или я должна это сказать?

– Как хочешь, эйстаа. Ты – это город.

– Да, это действительно так. Ты не умерла, потому что ты Дочь Смерти.

– Дочь Жизни, эйстаа; вот почему я жива! Обе говорили, используя минимум движений. Помощницы в шоке и молчании смотрели на них.

– Ты слышала о наших фруктовых рощах? – Энге подала положительный знак в ответ. – Хорошо. Есть ли какая-нибудь причина, из-за которой я не должна отправить тебя туда сразу же?

– Есть все основания, эйстаа. Я знаю о Гендаши то, о чем никто из ныне живущих не знает. Я знаю об этих устузоу, которые там, и могу говорить с ними через устузоу, которого я учила – и он спас мне жизнь, хотя другие устузоу могли бы меня убить.

– Да, это представляет интерес. Но этого интереса недостаточно, чтобы тебя не оставлять в рощи. Разве ты не согласна со мной?

– Я согласна. Есть только одна причина, чтобы меня не посылать в рощи. Я знаю, что такое жизнь и смерть, и выжила там, где умерли остальные. Этим знанием и ты тоже должна овладеть, эйстаа. Я могу научить тебя этому. Сейчас ты можешь обречь на смерть любого йилана в этом амбеседе, даже твоего эфенселе. Стоит тебе только отдать распоряжение – и они умрут. Но это только половина того, что могло быть в твоей власти. Жизнь – это противовес неба. Я могу научить тебя, как овладеть властью над жизнью.