Страна василисков (СИ)

Минадзуки посмотрела ей вслед.

— Ей можно доверять? — спросила она, по-прежнему разглядывая табличку «ХРАНИЛИЩЕ» на двери.

— Кому, Моритани? — переспросил я. — Можно. Она мой друг.

— Ваши друзья все настолько склонны к рукоприкладству? — прищурилась Минадзуки.

— Они просто беспокоятся обо мне, только и всего. — пожал плечами я. Жест вышел нелепым; левое плечо, с повисшей мёртвым грузом рукой, слушалось меня весьма условно.

Дело было не в беспокойстве, и я это знал. Все они — Фудзисаки, Локи, Моритани, даже Цунэмацу, безусловно младшая Цунэмацу! — больше всего хотели меня защитить, во что бы то не стало. Даже Селезнёва, отрядившая мне в помощь верного Кюршнера.

За мою карьеру я неоднократно рисковал здоровьем: если не считать того случая с пожарной лестницей в Гюйгенсе, когда я переломал себе половину рёбер, я ещё раз десять падал с различной высоты и ломал себе руки и ноги. На меня четыре раза бросались с ножом, дважды — с тесаком и один раз — с раскалённой сковородкой, последним доводом обозлённого хозяина. В Шамп-Марезе одна дворовая хулиганка, чем спасаться бегством, предпочла вытащить самодельный пистолет — и на три года отправилась плавать в банке за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов. На моё счастье, стрелять она не умела, а пистолет оказался пятимиллиметровой палкой-плевалкой.

Каждый раз я отряхивался и вставал, попадал в госпиталь, где врачи неодобрительно качали головами, ухитрялся чудом отпрыгнуть от ножа и перехватить руку со сковородой за полсекунды до удара. С пистолетом мне несказанно повезло, но я всё же остался жив. Драться же я умел — приличные мальчики не дерутся, но в Академии МВД меня научили — а иногда (например, вчера) даже любил. Мне льстила забота подруг о моём здоровье… но подчас она была только обузой.

Даже сейчас.

Дверь хранилища открылась, и оттуда появилась Моритани. В руках она держала ящик «ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА» под номером 522. Я поспешно расчистил ей место на столе, отодвинув в сторону протоколы и кружки, и Моритани водрузила ящик на стол.

— Прошу. — возвестила она, отпирая крышку ящика. Мы с Минадзуки, не сговариваясь, заглянули вовнутрь, столкнувшись макушками. Очки, запакованные в полиэтиленовый пакет, лежали на дне ящика, глядя на нас разбитыми стёклышками.

Я запустил руку в ящик, пальцем вскрыл горловину пакета, и вытащил очки наружу. Моё лицо отразилось в оранжевом осколке. Отражение было крошечным, но я ужаснулся тому, как выглядели мои глаза — осунувшиеся, запавшие, с тёмными кругами.

— Спасибо. — сказал я, протягивая очки Минадзуки. — Это они.

Минадзуки кивнула, вертя очки в руках. Я следил за её пальцами, блуждавшими по треснувшей дужке. Она нащупала кнопку на ободке и надавила на неё. Осколки стекла очков вдруг вспыхнули красным. В виске вдруг заныло.

— Любопытно. — только и сказала она, отпустив кнопку. — Вам всё ещё нужна демонстрация, господин Штайнер?

— Да. — кивнул я. — Я хочу увидеть это собственными глазами.

Минадзуки вновь кивнула и отложила очки гайдзина на край стола. Её рука нырнула в карман плаща: оттуда она достала лакированный футляр, в котором лежали баллистические очки — тёмный визор, плотно прилегающий к лицу, с ободком серого цвета. Она раскрыла их и протянула мне.

— Оденьте. — попросила она, и я подчинился, надвинув визор очков на самые глаза — плотно, чтобы не оставлять зазоров, как меня учили на тактических курсах. Прикоснулся пальцем к кнопке включения. Визор очков зажёгся; по краям побежали какие-то надписи, пока система загружалась.

Минадзуки и Моритани очертились оранжевыми контурами. За ними такие же контуры, только жёлтые, возникли вокруг предметов на столе: кружки, ящика от вещдоков, разбросанных бумаг, очков гайдзина. На краю визора зависла иконка: очки обнаружили мой пистолет и недоумевали, что с ним делать. Я жестом пальцев согнал иконку с визора.

Моритани удивлённо наблюдала за нами.

В футляре Минадзуки лежал тонкий свёрнутый кабель: теперь она вытащила и распутала его. Один конец она присоединила к разъёму на моих очках, коснувшись пальцами моей щеки. Я вздрогнул, но Минадзуки уже убрала руку; вместо этого она взяла очки гайдзина со стола, перевернула их в руках и воткнула свободный штекер кабеля в разъём. Затем она обернулась ко мне.

— Автоцензор должен был автоматически загрузиться. — сказала она, словно успокаивая меня. — Вам лучше сесть, господин Штайнер.

— Действительно, — не стал спорить я, опускаясь на стул и устраиваясь поудобнее. Это было нелегко: я чувствовал себя, как на приёме у стоматолога.

— Штайнер, — испуганно спросила Моритани, — что это вы делаете?

— Проводим следственный эксперимент. — ответил я и поднял большой палец. — Не беспокойся.

— Как скажешь. — хмыкнула Моритани, скрестив руки под грудью. Я нервно усмехнулся.

Следственный эксперимент, надо же.

— Готовы? — спросила Минадзуки. Её палец лежал на кнопке включения очков, зажатых у неё в кулаке. Я глубоко вдохнул.

— Да. — сказал я.

Минадзуки кивнула и нажала на кнопку. Мгновение — я отчётливо услышал, как бьётся моё сердце — ничего не происходило.

А затем перед моими глазами развернулся цветок.

Это был алый цветок, распахивающийся бутон, чьи лепестки расширялись и расширялись, заполоняя всё моё зрение, весь мой мир; они кружились вокруг меня, обволакивая меня со всех сторон, завораживая и пугая, и ни на секунду не прекращая своего движения; каждый лепесток испещряли узоры, призывно движущиеся и пульсирующие самыми различными цветами, от ослепительно-белого до ярко-лилового, и через их мерцание я увидел — почувствовал — как у цветка, закручивавшегося спиралью, вдруг появились чёрные иглы; они вытягивались, закручивались, изгибались вслед за вращавшейся и пульсирующей спиралью цветка; сердце цветка вдруг вспыхнуло голубым, ярко-голубым светом, расширяясь и раздаваясь в стороны, а иглы вытянулись, замедлив свой ход, став похожими на ресницы; и на меня воззирился огромный, размером с целую вселенную, глаз.

И он моргнул.

Я рухнул на пол, срывая с себя визор и рукою хватаясь за голову, которую терзала невыносимая, адская боль. Вселенная неожиданно вернулась ко мне, каскадом ударяя по глазам, и меня вырвало прямо на пол.

— Твою мать!.. — зарычала Моритани, и я, отплёвываясь, услышал резкие шаги. — Это что, чёрт возьми, такое?!

— Это «василиск», — сообщила Минадзуки голосом, в котором слышны были обеспокоенные нотки. — Программа, воздействующая на мозг человека. Полагаю, господин Штайнер только что испытал её на себе.

— Как воздействующая?! — заорала Моритани. Послышался грохот и протестующий возглас Минадзуки, а затем — звук удара. — Что с ним?! Что с ним, я тебя спрашиваю?!!

Я перевернулся на спину. Всё тело болело. Падая, я ушиб колено.

Моритани держала Минадзуки за отвороты плаща. Та и не пыталась вырваться. На белой щеке Минадзуки расплывался красный след от пощёчины.

— Моритани, — пробормотал я ослабевшим голосом. В горле застыл мерзкий привкус блевотины. — Отпусти её. Это всё моя идея.