Бедный маленький мир

Сработали часы судьбы так, как предвещал исчезнувший бесследно их создатель-биолог, или не сработали, было ли это все его выдумкой или прямо сейчас люди, взявшись за руки, для того, чтобы образовать хоровод или «коло», передают друг другу пароль к изменению генетической программы в онтогенезе, то есть в рамках одной человеческой жизни, – в настоящий момент понять невозможно.

«В том и есть беспроигрышность и непобедимость имитационных сценариев – ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть, – сказал генералу Ираклий. – И мер нельзя не принять».

– Какой-то бред, – поморщился президент.

– А вы включите воображение и представьте в стремительно мутирующем мире себя, свою семью, детей. И всех, кто вас проклянет до седьмого колена. Тут уж лучше перебдеть, мне кажется, – пожал плечами глава СБУ. – Законсервировать город, разобраться, провести консультации, экспертизу…

К девяти вечера по контуру площади Черниговский пивзавод развернул свои палатки и раздавал пиво всем желающим. Подтянулась городская милиция. «Для охраны общественного порядка во время проведения массовых мероприятий», – почему-то виновато объяснил командир подразделения Иванне и Алану. Иванна сказала, что и хорошо, никто ничего не имеет против. Давор в этот раз ничего не усложнял, не нагонял избыточной метафизики, но взвинчивал драйв так, что у звукорежиссера на пульте стал зашкаливать прибор, измеряющий уровень звука. «Скажите ему, пусть сбавит немного, – попросил тот, видавший виды и переживший все черниговские рок-фесты „Братина“. – Мы отдаем звук на спутник, и если будет рваться сигнал, я не отвечаю!» К тому времени темпоритм и плотность знаменитого Даворовского этносимфонизма достигли своего пика, и в нем, наконец, как бы сами по себе, стали выдуваться спасительные пузыри воздуха с колокольчиками и тишиной.

Через два часа Давор встал, снова вышел на авансцену и, пережидая аплодисменты, смотрел на людей. То, что происходило, больше не напоминало стачку заводских рабочих или гражданскую панихиду. Это была нормальная сельская свадьба, где танцуют даже милиционеры. Ярмарка и балаган. Прямо под сценой самозабвенно целовались сразу несколько молодых пар. Иванна с Аланом сидели на зеленом склоне на каких-то картонках, и, судя по тому, что сигарету они курили по очереди, Давор понял, что его помощники нашли общий язык и в настоящее время Алан угощает новую коллегу своей хваленой голландской травой.

Он объявил выход черниговского театра латиноамериканского танца «Фламенко», и пока его люди спускались со сцены с одной стороны, по противоположной лесенке легкой танцевальной походкой на нее уже взбегали девушки в разноцветных боа и с голыми спинами и юноши в рубахах с глубокими декольте.

Давор зашел за сцену и прислонился спиной к какой-то металлической ферме, наспех зашитой толстыми картонными листами.

– Боже… – вслух произнес он, агностик и циник, который всегда только и делал, что полагался на свои силы, – пожалуйста, пожалуйста, Господи…

Он даже не знал, что именно должен попросить и какими словами надо говорить, чтобы услышали там.

И в это время позвонила Санда.

– Я не мог тебе дозвониться, – сказал Давор, – ты была вне зоны. Ну, ты уже знаешь, наверное…

– Помнишь мой красный шарф из Герцег-Нови? – спросила Санда напряженно.

Давор невесело усмехнулся и провел ладонью по лицу.

– Я не могу, – начала жена, – в такой ситуации… Но… Я долго думала и решила, что должна все же тебе сказать… потому что я не умею тебе врать…

– Да и не надо, – прервал ее Давор и почувствовал странное облегчение. – Я все понял. Ты сейчас с ним?

– С ним, – твердо ответила она.

– Ну и хорошо. – Давор чувствовал всей спиной, как стальная конструкция трясется в ритме самбы. – Санда, милая, я понятия не имею, кто он, но попроси его от моего имени – если что, пускай он… позаботится о тебе, что ли… Я не знаю, как говорят в таких случаях… Что? Что ты говоришь? Я не слышу.

– Ты только не умирай, Давор, только не умирай… – Голос Санды звучал как бы из глубины, и он вдруг подумал, что, возможно, та звонит ему из другого времени.

– Нет-нет, – сказал он, – я все делаю, чтобы этого не произошло.

Иванна проснулась ночью оттого, что ей показалось, будто что-то случилось и музыка больше не звучит. Из гостиницы ничего не было слышно, поэтому она сунула ноги в кроссовки, надела плащ и, пряча мерзнущие руки в рукавах, пешком пошла на площадь в темноте и тишине свежей майской ночи. Идти было совсем недалеко, и по мере приближения она волновалась все больше – она ничего не слышала.

Давор не спал вторую ночь и с площади уходить не собирался. Он отправил ее в гостиницу с Аланом и ребятами и велел выспаться, а когда Иванна ему предложила немедленно сделать то же самое, сказал: «Две-три ночи – это нормально», – и объявил начало джем-сейшна сразу с несколькими молодыми черниговскими рок-командами.

– А ты мне нужна живой, – шепнул ей на ухо, когда она подошла к нему, чтобы потрогать за плечо, погладить по руке, потереться щекой о волосы.

Сейчас Давор сидел с гитарой и еле слышно перебирал струны. Сцену освещало всего два галогеновых светильника. Метрах в двух от него сидел с флейтой в руках пожилой полный человек в очках, и Иванна с изумлением узнала в нем Владимира Тимофеевича Артемьева – лучшего, как она считала, аналитика и эксперта по современной и исторической урбанистике. Однажды он принял ее предложение поучаствовать в экспертной сессии по монопрофильным городам, и она не пожалела – ученый был очень эффективным и, помимо массива теоретических знаний и представлений, обладал очень мощным мышлением («опережающим» – сказала бы Иванна) и масштабной, редкой для современного гуманитария, интуицией. Он был способен к «схватыванию» и «удерживанию» больших, сложно организованных контекстов, и Иванну тогда очень подкупила его способность понятно для окружающихработать со смыслами и с содержанием. В этом, помимо прочего, был виден очень хороший педагог.

Артемьев и Давор самозабвенно импровизировали что-то на тему «Времен года» Вивальди. Давор, увидев ее, недовольно покачал головой, а Владимир Тимофеевич, не отрываясь от флейты, кивнул ей и улыбнулся – узнал.

– Иди спать, джана, – строго сказал Давор. – Мы немного поиграем, немного поговорим… Немного послушаем струнный квинтет черниговской филармонии. У них специально для рассвета есть Шнитке. Согласись, что Шнитке на рассвете – в нашей ситуации как раз то что надо.

– Не пойду спать, – разозлилась замерзшая Иванна. – Что я, как дура, хожу туда и обратно?

– Тогда зайди в автобус и сделай для нас с Владимиром кофе с коньяком, – пожал плечами Давор. – Там где-то есть термос… И еще там спят Бранка с Гошей, ты их не буди.

Владимир Тимофеевич удивленно поднял брови и продолжал играть.

– Ты таки сумасшедший, – тихо сказала через короткое время Иванна, ставя кофе рядом с ним на монитор.

Давор прикрыл глаза.

– Я предупреждал тебя… – Он взял ее за рукав плаща и, подтянув к себе, поцеловал в нос. – Я честно предупреждал тебя, джана.

В полдень на сцене появился детский еврейский театр «Ор Шалом» со спектаклем «Король Матиуш Первый», для которого, оказывается, Бранка с Гошей по просьбе Давора полночи писали непрерывную музыкальную тему, используя еврейский мелос, музыку польского городского барокко и нацистские военные марши.

На площади среди зрителей было очень много детей. Они вели себя тихо, что вообще невозможно, с точки зрения Иванны, и противоречило психологии детской толпы.Они обязательно должны возиться, толкаться, кто-то обязательно должен провоцировать шум и гам… Но эти дети почему-то вели себя тихо.

Иванна не считала себя большим театралом, однако понимала – то, что она видит сейчас, не всегда увидишь во «взрослом» театре. Маленькие актеры, в самом начале взявшись за руки, звонкими голосами без особых затей спели хором песенку со словами: «В облаках сентября догорает заря, журавли улетают на юг, а Марго в облаках, с журавленком в руках, журавлей не пускает на юг… ох, смех, о-го-го, подвинься, Марго, дай местечко на небе твоем…» И моментально установили железный раппорт со зрителем, постоянный контакт со всей площадью, как бы неправдоподобно это ни выглядело.