Рапсодия гнева

9 ИЮНЯ. ТРИ ЧАСА УТРА

Дома они застали Женьку в состоянии близком, к острому приступу паранойи.

– Вы где были?! – заорал он на них с порога. – Я тут уже не знаю, что и думать! Вас нет, компьютера нет… Хрен разберет – то ли вас бандюки похитили, то ли менты забрали.

– И что бы ты сделал в том или другом случае? – спокойно поинтересовался Фролов.

– А что… – несколько осекся парень. – Хитрый Обманщик на месте… Рычаг вниз, затвор на себя…

– Придурок, – не удержался Джек.

– Где ключи от ниши? – строго глянул исподлобья Саша. – Ну?

Женька едва уловимо вздрогнул и протянул из-за спины повлажневшую ладонь с ключами.

– Где Обманщик? – потихоньку зверея, спросил Фролов.

– Дома…

Джек решил, что Саша сейчас коротко и зло зарядит Японцу в скулу.

Удержался.

Только бросил холодно и зло, входя в прихожую:

– Идиот безмозглый… У тебя хоть патроны-то есть?

– Я же тебе говорил, – снимая туфли, пожал плечами Джек, – что когда-нибудь он нам спалит всю контору. Еще бы просидели полчаса, и Японец выскочил бы с винтовкой на улицу, крича ненормальным голосом: «Отпустите быстро моих друзей!!!»

– Тут бы нас и отпустили… – усмехнулся Фролов. – Всех разом. Ладно, ставь машину, будем записи потрошить.

– Там до фига…

– Ничего, до утра времени много.

– А ты что, домой не идешь?

– Не. Маринка сегодня у подруги ночует.

– Тогда бы пивка…

– Идти далеко.

– Да ладно тебе! Запускай компутер, я сбегаю. От получаса ничего не изменится. Тебе что брать?

– Две черниговского «Президента».

Джек забрал со стола сигареты, запрыгнул в туфли и чуть ли не вприпрыжку исчез во дворе. Саша раскрыл на столе компьютер и нажал кнопку включения.

Хитрый Обманщик стоял у стены со сложенной сошкой, безразлично уставившись в потолок ровным срезом ствола. Фролов зажег верхний свет и уселся на табуретку, не зная, что делать. Злоба уже улеглась, но внутри еще клокотала обида за напрасно потраченное время – Японец перевоспитанию поддавался вяло. Видно, прав Джек – ничего не получится. Сколько ни бейся – как об стенку горох. Все уже перепробовал… Накрутишь его, накрутишь, вроде придет в себя, а чуть отпустишь или поставишь в условия, когда решения приходится принимать самому… Беда. Начинает клинить, как перегревшийся пулемет.

Самое страшное в том, что он создает себе экстремальную ситуацию на пустом месте, а потом начинает действовать так, словно и впрямь вступает в смертельную схватку со всеми доступными силами Зла.

Моральный дальтоник, лишенный возможности воспринимать мир во всем многообразии красок, – лучшего определения для Японца не сыскать. Сам уничтожил в себе все мыслимые светофильтры, теперь только густо-черное и девственно-белое доступно его пониманию. Либо безмерная восприимчивость, либо тупоголовое упрямство, либо лень, либо состояние такого напряжения и возбуждения, что едва не колотит. Либо трусость, либо настоящая боевая ярость. Необузданная и ничем не оправданная в той обстановке, в которой проявляется.

Саша еще никогда такого человека не видел, весь его жизненный опыт пасовал перед задачей привести Японца в нормальные чувства, заставить видеть мир таким, каков он есть, а не бредовой придумкой семилетнего мальчика. Как будто бы силам Зла больше заняться нечем, кроме как строить козни против него, никому не известного, а главное, никому не нужного Женьки.

Сколько ни пытался Фролов объяснить, что врагов надо еще заслужить, что сами по себе, от сырости, они не появятся – все не в прок. Видимо, для Японца создание злобного и кошмарного мира вокруг себя, где каждый хулиган хочет избить именно его, где каждый милиционер только и думает над тем, как заграбастать именно его, является чем-то вроде подсознательного поднятия планки собственной значимости.

Жаль… При всей крепости нервов Саша уже не раз злился до белых крапушек в глазах, скорее даже не на Японца злился, а на бесплодность усилий по его перевоспитанию. Все они вели чуть ли не к прямо противоположному результату – если раньше Женька в приступах трусливой истерики укладывал под подушку топор, то сейчас бегает по комнате с боевой винтовкой. Совсем плохо. Нельзя ему оружие доверять. Даже без патронов.

Но отказываться от перевоспитательных мер Фролов не спешил – жалко мальчишку. Оставь его – вообще пойдет под откос, замкнется, закуклится в собственном убогом и страшном мирке, а то еще хуже – сопьется того и гляди. Так что на настоящий момент Саша видел всего один выход из создавшегося положения – нужно поднять планку реальной Женькиной значимости так высоко, чтоб не хотелось и не надо было ее поднимать придумками о бандитах, мечтающих его избить и ограбить. Но так высоко поднять планку может только женская любовь. Это и было последней надеждой Фролова.

– Эй, Жень! – приподнявшись, позвал он через форточку. – Ходи сюда.

Японец зашел не сразу – все еще дулся. В этом его главная беда, что любую критику и замечания воспринимает как личную обиду, как нападки. Подумать же о действительной правильности собственных поступков он не мог никак. То ли не умел их оценить, то ли просто не хотел.

– Чего злой такой? – с легкой язвой поинтересовался Саша.

– Иди ты… – еще больше нахмурился Женька.

– Пошли свою бабушку… Какого лешего ты винтовку из сарая вытянул?

– Такого…

– Слышь, умный… Когда у тебя будет своя пушка, можешь с ней хоть в театр ходить, понял? – Фролов умело разыграл легкую злобу. – Но мою не трожь. Доступно? Она для дела, понял? Для настоящего дела, если такое вдруг станет, а не для твоих детских глюков. Ментовку он штурмом брать собрался… Про патроны, конечно, забыл?

– Ну а если бы вас действительно замели? – В Женькиных глазах сверкнула ясная, какая-то даже пугающая решимость. – Приказал бы мне сидеть и не высовываться?

– И сидел бы как миленький, – пожал плечами Саша.

– А вот хрена! Честь не позволила бы, а она у меня посильнее твоих приказов.

– Что-что?

– Честь… – уже не так уверенно повторил юноша.

– Ты что, красная девка, которой честь не велит с парнями по грибы выходить? То не позволяет, се не позволяет.

– А для тебя, я смотрю, честь вообще ничего не значит. Как и для Джека. Вы оба – наемники. Делаете лишь то, что на данный момент выгодно. Вам интересно – воюете, заплатили бы, тоже стали бы воевать. Особенно Джек.

– Дурак ты. – спокойно и даже как-то скучно ответил Фролов.

– А тебе лишь бы наехать.

– Не лишь бы. Просто у тебя язык раза в три длиннее ума. Ни хрена не знаешь, а молотишь, как помелом. Хочешь честно скажу? Ты ненадежен, понял? Вот с наемником Джеком я бы в разведку пошел, а с тобой и с твоей честью нет, веришь?

– Да я не очень-то рвусь с тобой в разведку. С Джеком тем более. Для меня высшую цену имеет честь. Ее нельзя измерить ни деньгами, ни даже славой – вообще ничем. Вот ты, спецназовец, скажи мне, если бы тебе дали приказ мочить чеченцев, стал бы?

– А то я их не мочил… – грустно скривился Саша.

– Правильно, потому что гады и террористы. Но ты же не только террористов мочил? Вот тут и важна честь! Несмотря на приказ, знать, кого можно убить, а кого нет. Добро тем от Зла и отличается, что не бьет в спину, а если станет бить, то это уже будет точно такое же Зло.

Фролов грустно вздохнул. «Юношеский максимализм… Раз – и решил проблему, над которой я бился десять лет. Одним махом. Легко и просто».

– Да? – почти спокойно спросил он. – Но ведь у бандитов тоже есть своя честь – воровская. Она им тоже что-то велит, а что-то нет. Но совсем не то, что велит тебе делать твоя, веришь?

– А мне на их честь плевать. У меня есть своя собственная. И она для меня превыше всего.

– В том-то и беда, – совсем расстроился Саша. – В том-то и беда. Значит, безоружного убить нельзя? Что бы он ни делал?

– Можно. Но только без оружия. Если у него нет оружия, то и я свое положу.

– А если он сильнее?