Рапсодия гнева

– Все равно. К тому же побеждает тот, кто прав, а не тот, кто сильнее.

– Да? – не на шутку удивился Фролов. – Что-то новое. Но если все-таки победит враг, подонок, гнусный тип, который ходит по улице безоружным, а потом насилует маленьких девочек?

– Такой не может победить. Все эти извращенцы только и думают о собственной заднице или члене. У них нет чести, а значит, не могут они победить.

– Ну а все-таки? – не унимался Саша. – Если он победит, кто от этого выиграет?

– Моя честь, – отрезал Японец. – По крайней мере, на моей могиле никто и никогда не напишет «урод». Я лучше вообще ничего не сделаю, чем сделаю зло.

За окном залаяли собаки, словно стараясь показать, как они исправно несут службу. Наверное, Джек возвращается.

– Значит, пусть себе насилует детей? – Фролов как-то странно сощурился, и сразу стало нехорошо от такого прищура. – Знаешь, что такое твоя честь? Это эгоизм, вот и все. Гадкий и мерзкий. Лишь бы ТЕБЯ не обвинили в том, что делаешь зло, а другие пусть хоть перемрут. Тебе ведь плевать?

– Мне не плевать на тех, чья честь такая же, как у меня.

– А таких много? – почти зло спросил Саша. – Лучше бы было поменьше. Ладно, иди спать. Постелись в пристройке, а то нам с Джеком еще поработать надо, мы тут с ним еще одно подлое дело затеяли. Бесчестное.

– Какое?

– Тебе будет неинтересно. Плевать ведь. У меня честь сильно другая, чем у тебя. У Джека тоже. Так что иди. Всем, кто ложится спать, спокойного сна, – закончил Саша словами Виктора Цоя.

Японец фыркнул, скатал постель вместе с матрасом и, пухнув ногой дверь, направился к темной пристройке. Вскоре за ее квадратным окошком замерцал зыбкий огонек керосиновой лампы, и почти сразу стукнула калитка, зашуршал старый бетон под ногами, нетерпеливо звякнули наполненные пивные бутылки.

– Ты тут без меня не уснул? – поставив пакет в прихожей, спросил Джек.

– С вами тут, блин, уснешь.

– А ты сам виноват. Набрал детский сад, теперь мучаешься.

– И что ты предлагаешь?

– Давно бы бросил этого Японца на фиг, честное слово. Пусть едет в Москву и живет как хочет. С мамой, с папой, без забот и хлопот. – Джек с довольным видом выставил на стол четыре бутылки. – Лично меня он уже просто достал. Сколько ни бейся, а он никак из подгузников вырасти не может. Ты ему маму все равно не заменишь.

– На себя посмотри, – сам не понимая почему, нахмурился Фролов.

– Сравнил, – усмехнулся парень, доставая открывалку из кармана джинсов. – Давай двигайся, мастер работать пришел.

Саша откупорил бутылку и уселся на диван. Пиво было холодное, почти не пенилось, зато темное бутылочное стекло так и истекало потом в душноватом воздухе комнаты.

– Что будем искать?

– Танину маму.

– Не понял, – поправил очки Джек. – Она тут при чем?

– При чем-то. Просто посмотри. Я сам еще не знаю, веришь? Просто предчувствие.

Парень раскрыл компьютер, включил, довольно закачался на табуретке, изредка прихлебывая из горлышка.

– Ну вот он, лог. Сейчас поглядим. Так-с… Да, Саня. Хреновое у тебя предчувствие! Нету в базе переоформленных квартир фамилии Таниной мамы.

Фролов сощурился, зорко всматриваясь в строки на черном экране.

– Трендец, – коротко сказал он и отставил бутылку. – Вот теперь все понятно. Гады…

Джек пошарил по столу, нащупал сигаретную пачку, и комната коротко озарилась пламенем зажигалки.

– Что-то я не въеду никак… – тихо сказал он. – Чего трендец? Хотя этот Алекс Бертран действительно редкостная падла. Слушай, а может, его без выкрутасов сдать ментам? Ведь мошенничество чистой воды! Входит в доверие к жертве и путем обмана завладевает недвижимым имуществом. Погляди… За последний месяц через него переоформлено восемь хат!

– Ты заметил, что других фамилий нет? – почесал макушку Саша. – Переоформляют только через него. Причина?

– Или он взял наше гражданство, что вряд ли, либо у него какие-то очень конкретные концы в вашей мэрии. Скорее всего второе. Я юсовцев знаю неплохо, они скорее трахнуть себя дадут, чем сменят гражданство. Что-то вроде чести нашего Японца. Давай я тебе на дискету скину, а ты в ментовку снесешь. Делов-то.

– Ага… Тут-то они и спросят, каким же образом у меня сия информация нарисовалась. Может, и тебя сразу ментам отвести?

– Не. Спасибо. Я еще не собираюсь депортироваться с ридной Вкраины, – передернул плечами Джек. – Слушай… А чего ты так взвился, когда Таниной фамилии не увидел?

– Дурень ты… – снова взяв бутылку, буркнул Фролов. – Просто сведи концы с концами, и все станет ясно. С чего мы начали? С того, что Таня позволяет себя провожать до дома, но расстается с Женькой у другого подъезда и ни разу не приглашала домой. Странно?

– Объяснимо. Может, у нее матушка чокнутая. От этой псевдорелигии крыша съезжает на раз.

– Даже допустим, – кивнул Фролов, отхлебнув пива. – Но тогда бы она позволяла провожать себя до собственного подъезда, зачем к чужому вести? Просто бы не приглашала домой. Логично?

– Ну… – неуверенно кивнул Джек.

– Вот тебе и ну. Твои предположения? Да сведи ты, в конце концов, все, что мы знаем! Стройная ведь картина!

– Погоди… Мы знаем, что она не водит Японца домой, что она целует его в щечку у чужого подъезда, еще мы знаем, что на нее оказывают сильное давление с целью привлечения в миссию. Ну и что?

– Один фактик забыл. Свеженький.

– Что квартиру у нее не отняли? Так отнимут еще… Долго ли?

Вдруг Джек запнулся и вытаращил на Сашу глаза, едва пивом не подавился, даже на табуретке качаться перестал.

– Уроды… – хлопнув себя по лбу, протянул он. – Вот гады-то…

– Дошло? – тяжко вздохнул Фролов. – Они не могут переоформить квартиру, пока не согласны все совершеннолетние, прописанные там. Таня не согласна.

– Так они же грохнут ее…

– Это крайнее средство. Хотя если хата нормальная, могут и приговорить. Смотря для чего им нужны квартиры. Вот этого я никак не пойму… Не строится картинка! Но нутром чую – что-то важное. Иначе бы юсовцы столько усилий не прилагали.

– И после этого ты не потащишь дискету ментам?

– Даже не подумаю, – допил пиво Саша. – Дай еще пивка. Алекс все равно найдет способ отмазаться, а мы спалимся.

– Хрень какая… – Джек открыл еще две бутылки. – И что делать?

– По всей видимости, Таня сейчас живет у подруги, именно до этого подъезда Женька ее и провожает. Опасность большая. Ее могут уговорить, охмурить, запугать и, наконец, грохнуть. Надо как-то обрисовать ей ситуацию и переселить сюда. Поселим в пристройке, пусть живет. Женька только рад будет.

– Блин, пересадят нас всех… – грустно вздохнул парень. – А не помочь – как-то погано. Говорю тебе, надо Японца отправлять домой, не то он будет, словно рыцарь драный, охранять любимую с топором у калитки. У него же вообще башки нет, а ты его еще учишь.

– Ладно тебе. – примирительно закончил Фролов. – Любому человеку нужно дать шанс. А уж как он им воспользуется, это уже дело другое.

– Может, и так. Лишь бы он другим не вредил.

Когда Джек улегся спать, Саша еще долго сидел на скамейке, вдыхая запах ночной росы на разлапистых виноградных листьях. С запада начали подтягиваться незримые тучи, словно зыбкая грозная тень пожирала лохматые звезды, а он сидел и думал, но решение никак не приходило в голову. Только когда язык надвигающейся тьмы слизал с неба яркую бусинку Юпитера, Фролов зашел в домик, выключил уставший компьютер и, стянув носки, улегся в кровать. Остальную одежду снимать было попросту лень, да и за день так умаялся, что не только двигаться, даже думать уже не хотелось. Утро вечера мудренее.

Джек поворочался во сне, что-то буркнул совсем неразборчиво, снова затих. На вокзале вяло крикнул тепловозный гудок, и одинокий сверчок, пытавшийся начать ночную мелодию, умолк окончательно. Саша даже не заметил, как уснул, плавно перелившись на ту сторону привычной людской реальности.