Тот, кто не спит

Петров пробирался по подземному залу, водя по сторонам электрическим фонариком.

Большой. Если в тесноте - человек на двести. Котлован. Мы рыли, рыли и, наконец, отрыли. Трубы, вентиляционная установка на велосипедной тяге, трехъярусные нары, станки Павловского, скамейки, словно в летнем кинотеатре, баки с водой, затхлой, старой. Отхожее место, по счастью, в простое. Стены кирпичом выложены, деревянные стойки подпирают низкий потолок. Неграновитая палата. Завтра, вернее, уже сегодня, придет племя младое, незнакомое и благоустроит свежесорванными вениками приют последнего дня. Надо до них и самому что-нибудь сделать, подать пример доблестного освобожденного труда.

5

Предрассветная мгла вязка и непроглядна. Никакой мистики - закатился и месяц, а звезды что? Пыль, дребезги. Горел бы какой-никакой фонарь, но нет, затлеет разве вишнево огонек вдали, знать, караульщик цигаркой затянулся, а спустя вечность долетает: кхе, кхе! Дрянная махорка, но крепка, за версту слышна, зело вонюча.

Петров крался тихо, осторожно. Не хватает ногу подвернуть либо в канаву свалиться. Жмурки - хорошая игра, но не до смерти же, сударь ты мой!

Окошки правления, что сигнал потерпевшему кораблекрушение: два желтых и один зеленоватый, ЖЗ - 1,4. Наверное, абажур на лампе.

Часовой продолжал хороводиться. Охрана по периметру, нахождение часового в нужном месте описывается головоломным уравнением Шредингера. Не знал его никогда, иначе стал бы ночью по деревне бирюком шастать. Все медведи спят, один я не сплю, все хожу, ищу, ищу… Верни, мужик, мою отрезанную лапу!

Петров скользнул в приоткрытую дверь. Висевшая на крюке летучая мышь экономно прикрученным фитилем едва освещала спавшего за столом дежурного - по крайней мере, на красной повязке, косо сидевшей на правой руке, виднелись белые буквы ЖУРН. Журналист, разве?

Миновав соню, Петров толкнул дверь в кабинет. Обивка - дерматин, войлок выбился из прорех.

Два стола, составленные твердо, а в кресле в углу - широком, кожаном, с валиками по бокам - спал хозяин. И форма поновее, и лицо сытое, гладкое. Первое сытое лицо после Глушиц.

- Эй, землячок, просыпайся! - Петров похлопал спавшего по плечу. - Просыпайся, душа моя, пора!

- А? Что? - гладкий встрепенулся, открыл глаза и вскочил, вытягиваясь. - Мы вас только утром ждали. Как долетели, хорошо?

- Я не летел. Пешком пришел.

- Как - пешком? - капельки гноя скопились в углах глаз, но - субординация, руки по швам.

- Ножками. Топ-топ, - Петров пальцами изобразил шагающего человечка. - Нет ничего лучше пешего похода. Знакомишься с родным краем подошвами, подробности открываются - поразительные!

- Вы не… не… - гладкий напрягся, порываясь подняться над полом, будто поддетый сверлом бормашины за чувствительный зуб.

- Я - не, я человек смирный, - Петров отодвинул стул от стола, поставив напротив кресла.

- Кобура - так, для фасона. Посидим, покалякаем, скучно ночь коротать в одиночестве, а за разговорами, глядишь, и утро скорее наступит. Да ты садись, садись. Гостей ждем?

Кресло и не скрипнуло - гладкий опускался осторожно, как на ежа.

- Что урожай, богатый? Хватит на всех?

- А-га…

- Приятно. Надоели, понимаешь, талоны свинячьи, а валюты нет. До слез, бывает, доходит; кушать хочется отчаянно, а - не укупишь. С урожаем полегче, авось, станет. Так кого ждем, душа моя?

- У… Уполномоченного.

- На вертолете, небось, прилетит? Как думаешь, меня захватит?

- Нне… Не знаю.

- Не возьмет. Спесьевата новая власть. Старая хоть для вида снизойти могла, а эти… Послушай, а что ты здесь делаешь ночью-то?

- Положено, - глаза гладкого смотрели мимо Петрова.

- Дисциплина? Уважаю. Кроме сони в коридоре еще кто тут есть?

- Есть, - голос усталый, ни торжества, ни злорадства.

Петров оглянулся. В дверях - Нина Ивановна, скромная сельская учительница. В ее руке пистолет ТТ смотрелся непомерно большим, тяжелым.

- Вас-то, Нина Ивановна, каким ветром сюда занесло?

- Все в правлении дежурят, по графику, чем я лучше?

- Да, действительно. Позвольте стул предложить, а то неудобно - два мужика сидят, а дама…

- Не подходите, - зрачок пистолета смотрел прямо в лицо Петрову. Ученический кошмар - педагогическая хунта захватила власть.

- Странные вы какие-то. Пришел человек, пусть и незнакомый, а вы - облавы устраиваете, шпионом объявляете.

- Военное время, - пожала плечами учительница. - Разберутся. Не виноват - выпустят.

- Военное время? О чем это вы?

- Как - о чем? - озадаченная Нина Ивановна забыла про пистолет.

- Слава Богу, с сорок пятого года мирно живем.

- Ах, мирно, - учительница вновь прицелилась. - Нет войны, говорите? Нам только кажется, да? И похоронки - обман? И бомбу на нас не бросали?

- Бомбу? Какую бомбу?

- Такую! Атомную, семнадцатого июля одна тысяча пятьдесят второго года, - она подошла ближе, глаза сверкнули отраженным желтым пламенем. - Два села исчезли, испарились, из тысячи сто выжило.

Пора. Петров качнулся на стуле назад, упал шумно, громко, но не громче пистолетного выстрела. Пуля прошла выше, годы есть годы, а повторить не придется.

Он выбил ТТ из руки учительницы, выскочил в коридор и, мимо ошеломленного дежурного, - на улицу.

Небо на востоке посветлело, но на земле - потемки.

Он перешел на быстрый шаг, позади запоздало хлестали винтовочные выстрелы, часовому для отчета.

На сереньком фоне показались высокие стойки ворот. Самих ворот нет, ограда - проволока на кольях. Отделение МТС, машинно-тракторной станции. Сеялки, веялки, жатки… Пахло ржавым железом, старой прогоркшей смазкой.

Чу! Бензином потянуло!

Он подошел ближе. Спецмашина, за кабиной - цистерна, массивная, толстостенная. Хочешь - ядохимикаты разбрызгивай, хочешь - удобрения. Все, что хочешь, можно. Исключительно практичная вещь.

Он приоткрыл дверцу кабины. Поедем, нет? Мотор завелся сразу, будто ждал. Только - кого?

Дорога тряская, не разгонишься. Он попробовал включить фары. Нет, не вышло. Пустяки, сейчас солнце встанет.

От медленной, почти на ощупь, езды машина скрипела, потрескивала. Старушка, работящая непраздная старушка. Ничего, расходится - удержу не будет. И солнышко краешком показалось.

В зеркале заднего вида - замутненном, со сколотым уголком, показались всадники. Погоня? Могут и догнать, машину в карьер не отправишь, плетется рысью как-нибудь. Могут, но не хотят, держатся поодаль. Пять-шесть, не больше. Не стреляют, зачем свое добро портить, дырявить?

Дорога подобрела, ухабы затянулись, и Петров прибавил скорости. Ходу, ходу, в Староскотинное больше ни ногой. Если повезет.

Дорога шла посреди поля, всадники потерялись в пыли. Начихаются вволю.

Высокое, до свербежа зубов дребезжание стекол перекрыл тяжелый рокот. В груди заныло, защемило. Что за музычка?

Он притормозил, открыл дверцу, выглянул. Над полем завис вертолет - давешний, с красной звездой. Плохо. Шуточки кончились. Одной рукой держа руль, Петров выворачивал зеркало, пытаясь поймать отражение вертолета. Мотор перегрелся, скоро закипит вода.

Едут и смеются, пряники жуют!

Полоса лесопосадки приближалась, но вертолет рос на глазах, вздувался, вспухал. Десять километров и проехали, если спидометр не врет. Четыре девятки выстроились рядом. Знаменательное событие, юбилей. Сейчас откроется счет второй тысячи километров. Всего второй.

Машина подъехала к проходу в посадке и, чуть запоздав, полыхнуло вверху. СНРС. Самонаводящийся реактивный снаряд.

Петров выпрыгнул из кабины, сжавшись, ничего наружу не торчит, но земля твердая, что рашпиль, я колобок, колобок, рядом грохнуло, сквозь зажмуренные глаза коротко вспыхнуло, а дальше - тьма.

6

Милостивые государи и государыни!

Мое сегодняшнее сообщение целиком и полностью посвящено одной единственной теме - судьбе проекта Опытная Делянка.

Немного истории. Появление атомного оружия поставило перед правительством нашей страны вопрос: что будет с ним, правительством, после взрыва, когда, переждав положенный срок, члены выберутся на поверхность? Кто и как встретит их? Сохранится ли общественная иерархия, или их ждет неуправляемая одичавшая стая? Согласитесь, обидно решительным ударом сокрушить противника, а в награду остатки своего же народа вдруг забросают камнями или, того хуже, съедят? Стоит ли затеваться, кровь проливать?