Улей. Игра в кошки-мышки (СИ)

Показалось, что в комнате запахло жжёной тряпкой, но значения не придал. Так как дым мог мне просто показаться или его затянуло с улицы.

Вылив остатки воды на Художника, и дождавшись, когда он очухается, я присел рядом с ним на корточки и поднёс нож к его лицу.

— Я тебя сейчас резать буду, как резал твоих друзей — братьев по вере, как вы резали Кобру и тех двух женщин на крестах. Да-да, я видел то место, видел вашу табличку, знаю откуда ты. Художник или ребёнок Стикса, как к тебе обращаться, скажи мне? — от злости некоторые слова я выговаривал невнятно, проглатывал окончания, когда спазмы сдавливали горло. В этот момент я был готов содрать с него шкуру и всё потому, что вспомнил картину истерзанных людей. Кобру, с которым за несколько часов до этого разговаривал, да и просто сказалось напряжение последних суток. Его бы снять длительным сном и крепкой выпивкой, да некогда. Наверное, именно так и сходят с ума на войне или после картин жестокости, когда нет возможности снять стресс хоть чем-то — сексом, лекарствами, алкоголем. Общением с психиатром наконец… Да хотя бы баней, лишь бы тело испытало шок, который перекрыл бы шок сознания.

Отвлекло меня от желания пустить кровь сектанту, мычание Колобка. Кажется, он начал привлекать к себе внимание сразу, как только я упомянул про детей Стикса, до этого момента, он и Люк лежали тихо, словно мёртвые.

— Тебе чего? — грубо обратился я к сталкеру, которого несколько дней назад спас. — Твоё счастье, что про тебя ничего не рассказали и даже сообщили, что ты вроде бычка на закланье, которого с собой возили, вот они.

— М-м-м…

— Потом поговорим, — отмахнулся я от него, — после них. Видел бы ты, что я…

— М-М-М!

— Да, что ты размычался, блина?! Или мне тебя оглу…

Запах дыма резко усилился. Словно, источник его был совсем рядом. Может быть, прямо в этой комнате.

— Что за хрень тут горит?

Ответил мне Люк… молчаливо. Сектант вскочил с пола и, скидывая тлеющие обрывки верёвки, налетел на меня, сбивая с ног и отвесив оплеуху, от которой у меня лицо вспыхнуло так, будто его кто-то решил горячим утюгом погладить.

От моего ответного удара сектант отлетел к стене, где приложился с таким стуком головой об неё, что я подумал: готов. Да только куда там! Я не успел проморгаться от слёз, которые градом текли от боли, как Люк вновь повернулся в мою сторону, выбросил вперёд правую руку, и из неё вырвалась струя пламени не меньше метра в длину.

Увернулся я каким-то чудом и вместо меня, огонь прошёлся по столу, стулу с мягкой обивкой, задел Колобка.

Я отпрыгнул спиной назад, за что-то запнулся и повалился на пол, больно ударившись левым боком о ещё один стул, отбил локоть и чуть не попал под огонь, когда Люк шагнул ко мне.

Полыхнули занавески на окнах, что-то на окне вспыхнуло голубоватым пламенем с лёгким хлопком, а лотом я, наконец-то, достал пистолет и несколько раз выстрелил в грудь сектанту. После второй пули, ударившей в грудь, исчез с его руки огонь, после третьей, он пошатнулся и одной рукой ухватился на край тлеющего столе, и только четвёртая заставила его рухнуть на спину. И это пули из моего ремингтона, который сорок четвёртого калибра! Здоров же он был, сволочь.

— М-м-м!!!

Одежда на Колобке горела, парень пытался перекатиться и придавить пламя, но не мог из-за пут. Чуть лучше дело обстояло с Художником, у которого ткань только тлела, и язычков пламени ещё не было видно. Зато огня хватало в комнате: весело трещал, распространяя удушливый запах краски и лака, стул, горели какие-то бумажки на полу. Тлела столешница. Пламя с занавесок, перебралось на потолок, который был оклеен пенопластовыми панелями.

Первым делом я затоптал огонь на Колобке, после этого перевернул его на бок, взялся обеими руками за одежду и волоком по полу вытащил в прихожую, лотом повторил такую же операцию с Художником. Последним, в коридоре оказался мёртвый Люк. Я решил, что будет неправильным оставлять его в огне. К тому же, на телах сектантов могут иметься какие-нибудь знаки — татуировки, тавро, ритуальные шрамы, которые подтвердят мои слова. Вряд ли местным нравится, когда какие-то фанатики вешают их на кресты и пытают. Кто-то что-то должен слышать или видеть. Вот такие видящие и помогут мне оправдаться, а то хреново всё вышло с этим допросом, вон как огонь гудит и дерево трещит в комнате. С такими спецэффектами, мне не обойтись без опасных допросов местными законниками. Несколько секунд я стоял перед дверью и не решался ту открыть и когда, всё же, нашёл в себе силы взяться за замок, с той стороны кто-то сильно заколотил, не жалея своих рук и ног.

— Эй, вы там! Мать вашу, у вас пожар! Перепились, суки!.. Ломайте на хрен дверь!

— Не надо ломать! — крикнул я в ответ. — Я её открываю уже.

На площадке стояло четверо мужиков. У одного в руке был узкий топорик на длинной ручке, с приваренным к обуху гранёным штырём. Все малость обалдели, когда я на их глазах стал вытаскивать связанных. Помогать, никто не помог, но и мешать, правда, не стали.

— Это что за петрушка, парень? — спросил тот, что держал в руке топор. Сейчас уже все пришли в себя и стали нехорошо посматривать на меня. Ну да, я тут чужак без роду и племени. Незнакомец для всех, а сталкеров знали, пусть не все, но многие.

— Работорговцы, вот кто. Новичков вывозили из Орешка и продавали бандитам и в секту, где их пытали, — пояснил я. — Не веришь? Пошли к ментату с ними, пусть допросит, задаст свои вопросы.

— А ты? — прищурился один из четвёрки, уже достав откуда-то пистолет (на виду кобуры не было, наверное, под рубашкой сзади прятал).

— Я отвечу. Вот он, — я пнул застонавшего Художника, только-только пришедшего в себя, — пообещал довезти до большого стаба, где оружейник хороший имеется, а сам оглушил шокером, связал и чуть на крест лично не привязал. Мне просто чудом повезло, что удрал.

— М-м-м!

— Да помолчи ты! — прикрикнул я, на завозившегося Колобка.

— А он тоже из тех, кто людей на кресты вешает? — спросил топорщик.

— Он? Не знаю, — пожал я плечами. — Художник и Люк — точно, а про него не в курсе, но на всякий случай, пусть побудет связанным.

Тут снизу зазвучали тяжёлые шаги и через несколько секунд на площадку вылетели двое крепких молодых мужчин с бухтой обычного садового шланга.

— Что стоите? Открыли дверь? Там уже из окна факелом пышет всё! Эй, а это что? За что вы их так? — быстро проговорил один из прибывших. — Буянили?

— Нет, Чек, тут дело хуже, — покачал головой топорщик. — Вот этот парень говорит, что они килдинги.

— Твою…

— Кто? — ахнул второй, который держал пистолет, потом направил оружие на меня, но миг спустя перевёл ствол на Художника. — Да их же, тварей…

— Утихни, Клопяра, тут ещё разбираться нужно, — топорщик осадил товарища, потом посмотрел на меня. — С нами пойдёшь, парень. За оружие не хватайся. А то можем не так понять и кучу дырок насверлим.

— Пусть его сдаст вообще, — предложил Клоп и опять навёл на меня пистолет.

— Оружие не сдам. За последние два дня, меня уже обезоруживали и я чудом уцелел. Хочешь отобрать? Рискни. Только обещаю, что сдохнешь ты раньше меня Клопяра, — сообщил я этому задире.

— Че-о?! Да ты знаешь…

— Умолкни, Клоп, задрал уже, — вновь осадил его топорщик, потом обратился уже ко всем. — Тащим Художника и Колобка вниз… С этим что, готов? — он коснулся кончиком ботинка мёртвого Люка.

— Готов. Это он и устроил пожар. Пироманом оказался, а я не знал.

— Да тут никто не знал о нём такого, — хмыкнул топорщик. — Неплохой, получается, пироман, раз такое сумел устроить.

— Вы разбирайтесь тут поскорее, а то нам воду нужно в хату провести, пока весь дом не полыхнул, — вмешался в разговор один из новоприбывших со шлангом. — Только если это килдинги, то их нужно в администрацию тащить, за самосуд можно люлей огрести неслабо. Помните, как того мура из засланцев в группе Кожуха на части порезали? А потом приехали менты из Парадиза и всех раком нагнули.