Единственный принцип - 1 (СИ)

Отправляя в ров бездыханное тело Карла, мужчины лишали какого–либо выбора и его, оставляя ему лишь право сгнить в этом аду. Но он не воспользовался этим правом.

Когда Карл снова пришел в сознание, вместо смешанной с его же кровью воды под ним лежали десятки разлагающихся трупов. Трупный запах и мерзкая слизь разъедали его еще живое тело. Неимоверный ужас охватил Кранца, заставляя его жить, жить до тех пор, пока он не выберется из этого ада. Какая–то неведомая сила заставила Карла перевернуться на живот и, проваливаясь в человеческие останки, ползти вперед. Ему было все равно, куда он движется, лишь бы выбраться из этого страшного места. Даже боль в ране куда–то подевалась, не выдержав конкуренции с окружающим ужасом. Добравшись до края рва, Кранц, возможно, впервые в жизни почувствовал себя счастливым человеком. И это новое для него ощущение изменило его планы. Вместо желания не умереть в проклятой яме пришло желание выжить, заставившее его все дальше отползать от страшного места, в поисках глотка свежего воздуха и зарождавшегося где–то за горизонтом солнечного света. Но предрассветные сумерки никак не хотели отпускать его. Лишь на смену трупному смраду пришел холодный запах могильной сырости. Вскоре стволы огромных деревьев, как будто вытесанных из камня, преградили ему путь, но не остановили. Карл продолжал медленно ползти на брюхе между черными исполинами, задыхаясь от забившей горло перетертой в пыль трухи. Он чувствовал, что если остановится, то сознание уже в который раз покинет его и уже не вернется. Движение для него сейчас было равносильно жизни. Но силы неумолимо покидали его, и отрешенность уже готова была придти им на смену. В этот момент Карл и увидел маленькую полуразрушенную землянку впереди. Немного передохнув, он сделал последний рывок в ее направлении и, лишь когда сполз в тесную конуру, распластался на сырой земле и умиротворенно закрыл глаза.

— Надо же, все–таки дополз, — звонким мальчишеским голосом сказал маленький худой старик, с самой окраины леса следовавший позади Кранца и с интересом наблюдавший за его потугами.

Старик ловко перепрыгнул через распростертое на пороге тело и легко втащил его в землянку. Вскоре странный фиолетовый свет осветил его жилище, и хозяин стал тщательно осматривать незваного гостя. Грязная и мокрая одежда Кранца, равно как и исходящая от него вонь, ничуть не смущали его. А вот глубокая рана в груди заставила старика толи удовлетворенно, толи удивленно цокать языком. Затем он, что–то по–детски напевая себе под нос, стал перебирать глиняные сосуды. Найдя искомое, старик умолк и стал готовить в миске какой–то раствор, тщательно подбирая и смешивая ингредиенты. Закончив работу, он понюхал приготовленную смесь и удовлетворенно хмыкнул. Прежде чем залить жидкость в рану, старик на прощанье еще полюбовался ею. Как только первая капля проникла в разорванную плоть, истошный неумолкающий вой разорвал тишину леса.

ПЕРВЫЕ СТРАНИЦЫ

Я решил завести нечто вроде дневника еще тогда, когда лежал в землянке старика, не в силах пошевелиться не столько из–за физической немочи, сколько из–за пустоты и растерянности в моем сердце. Три вещи я осознал в тот момент. Первая, — каким–то чудом я остался жив, хотя и не имел понятия, что мне теперь с этим делать. Вторая, — одиночество отныне стало моим уделом, и я должен это принять, хочу я того или нет. Дневник — это единственное, что я себе могу позволить. Я не могу никому поведать о том, что я пережил, что чувствую сейчас и что мне теперь доступно. Можно сказать, что я открыл для себя некую истину, которая теперь принадлежит только мне одному, и которой я не могу ни с кем поделиться. И третье, пожалуй, самое важное для меня, — после всего, что я пережил, у меня появилось сокровенное желание, об исполнении которого я и прошу того, кому доведется прочитать эти строки. Когда я умру или, по крайней мере, все будет выглядеть именно таким образом, настоятельно прошу кремировать мое тело. Лучше быть сожженным заживо, чем гнить мертвым в земле, или того хуже, живым.

Чудо… Чем дольше я наблюдаю за приютившим меня стариком, тем меньше верю в чудеса. Наверное, он реальнее всего того, что я видел в своей жизни. Я не могу объяснить, откуда у меня такая уверенность, но может именно это и является главным доказательством сказанного мной. Возможно, то, чему не находишь ни малейших объяснений, что существует помимо твоей воли и твоего сознания, рядом с чем чувствуешь всю свою никчемность, и есть истинным, в отличие от нас самих. Фортуна, сопутствовавшая мне всю мою жизнь, воспринимается теперь как сущая мелочь, которая была всего лишь моим отличительным признаком в окружении других людей. Кто–то обладает исполинской силой, кто–то — музыкальным даром, кто–то — дурным пристрастием, а я — везением.

Мне везло с самого момента моего рождения. Ведь далеко не каждый ребенок рождается в семье очень богатого торговца, который был увлечен своим делом настолько, что совершенно не мешал жить своим родным. К тому же был достаточно стар, чтобы все его богатства перешли сыну практически одновременно с началом сознательной взрослой жизни. Мне повезло и в том, что ему удалось накопить столько золота, что даже мне понадобилось бы две жизни, чтобы его растранжирить, а если учесть еще и мое природное везение, оберегавшее меня от сильных финансовых потрясений, то и все три. Отец покинул этот мир вскоре после матери, когда мне исполнилось всего лишь двадцать пять лет. К тому времени я успел получить кое–какое образование, посмотреть мир и понять, что меня в нем ничего особо не интересует, и мне не к чему стремиться. В двадцать пять лет я получил возможность просто жить в свое удовольствие, ни в чем себя не ограничивая и занимаясь лишь тем, что мне нравилось и что не требовало приложения особых усилий с моей стороны. Если я что–то и делал, то только то, что доставляло мне удовольствие. Когда веселье надоедало мне, я закрывался в своем жилище и занимался живописью, основы которой успел изучить у известного мастера еще при жизни отца. Написанные картины я складывал в чулан, чтобы потом в благодушном настроении раздаривать их своим собутыльникам и женщинам, которые ради выпивки усердно восхищались моими работами и советовали более серьезно отнестись к этому ремеслу. Иногда меня так и подмывало последовать их совету и посмотреть, чтобы они запели, оставшись без дармовой выпивки. Хотя я и так это знал.

В общем, у меня было все: деньги, женщины, множество сомнительных друзей и такая же сомнительная популярность, и одиночество, перекрывавшее собой все остальное и превращавшее его лишь в единственный мост, связывавший меня с окружающим миром. Вот только чем дальше, тем сильнее этот мост расшатывался, грозя обрушиться в пропасть вместе со мной. Что, в конце концов, и произошло. Вот только я выжил, и мне пришлось вернуться в этот мир. Но желания по–новому строить тот же мост у меня не было, а в каком–либо ином статусе я окружающих совершенно не интересовал. Лежа в землянке, похожей на могилу, я долго перебирал в голове всех своих знакомых и думал над тем, кого из них я хотел бы еще увидеть. В конце концов, пришел к выводу, что существует лишь один такой человек. Ее звали Глория, она и была той единственной, кого я хотел увидеть, и к кому мне было тяжелее всего подойти. Из всех моих знакомых только она заслуживала гораздо лучшего отношения, чем удостаивалась с моей стороны. Вот только что я ей скажу, когда увижу, мне тогда не дано было знать, как и многого другого.

Все оказалось не так сложно, как я тогда предполагал. Наверное, все–таки не может быть человек безразличен совершенно всем. Иначе, зачем тогда было мое возвращение? Не для того же, чтобы понять, что между той общей могилой, в которой мне довелось побывать, и тем миром, в котором я существовал долгие годы, не такая уж и большая разница. И от того, и от другого хотелось бежать как можно дальше, наперед зная, что укрыться просто негде, и рано или поздно зловоние и гниль все равно доберутся до тебя. Все–таки в моей жизни был тот странный старик с мальчишеским голосом и страшными глазами, Глория, воспринимавшая действительность такой, какой она есть, и несколько других подобных ей людей. Может быть, это и не много, но вполне достаточно, чтобы окончательно не впасть в крайность и осознавать, что в мире нет однозначных вещей. Да и сам мир не так прост, как нам кажется. В нем есть много того, что пока недоступно обычному человеку, хотя, наверное, он сам в этом и виноват. Люди воспринимают только то, что хотят, что соответствует их идиотским догмам. Они предпочитают верить, а не знать.