Фабий Байл. Прародитель

— Неси ее сюда скорей, — приказал Байл, отступая. У него тряслись руки. Он не мог испытывать настоящий страх — тот ушел навсегда в тот день, когда апотекарии легиона разрушили до основания человека, которым он был раньше, и создали того, кем он был теперь. Но он умел чувствовать раздражение — и как умел! Раздражение выедало его изнутри, словно медленный огонь.

За годы он нажил множество врагов. В некоторых кругах это считалось признаком величия. Человек измерялся силой его врагов, а у Фабия Байла сильных врагов было немало. Как минимум они командовали армиями, а как максимум… Все-таки концепция богов никогда не была ему близка, не говоря уж об их самопровозглашенных посланниках.

Если его враги — даже часть их — решили объединиться, вся его работа оказывалась под угрозой. Он вспомнил Игори и остальных, даже ничтожных пробирочников. Историю грядущего тысячелетия будут писать его великие, могучие дети. Иного он не допустит.

Он быстро работал вместе с остальными апотекариями, прикрепляя нейросеть, выращенную из материала псайкеров и эльдаров, на поверхность изуродованного мозга Элиана. Благодаря мутациям шумодесантника можно было не беспокоиться об отторжении и неправильной работе.

— Когда мы закончим, твой голос, Элиан, пронзит самое сердце пустоты, — сказал Байл.

— Слаанеш услышит меня, — прошептал Элиан.

Байл не понял, вопрос это или утверждение, и решил не отвечать. Элиан все равно его не услышит. Шумодесантник между тем начал дергаться, а из рваного рта пошла пена. Он выкатил глаза, схватился за горло. Вокс-каналы заполнились шумом. Арриан выругался, когда из носа и ушей у него пошла кровь. Цимисхий отшатнулся, держась за голову. Олеандр отвернулся, борясь с тошнотой. Байл продолжал работать. Этого следовало ожидать.

Звук становился громче с каждым соединенным нервом и каждой заменой старых передатчиков на новые. На более сильные. Аугментированные легкие Элиана наполнились невиданной до сих пор силой, а в мозгу забушевала мощь, отнятая у сотни средних псайкеров. Ткани эльдаров проникли в мозг, словно стремительный рак, образуя связи там, где их раньше не было. Вскоре они расцветут и заполнят весь череп шумодесантника наподобие смертоносного сорняка. Раньше его крик мог убить. Теперь же он превзойдет все виды оружия.

Шумодесантник вдруг выпрямился, так что изуродованный мозг сместился со своего положения в усиленном черепе, и закричал. Пульс Байла подпрыгнул, но хирургеон тут же отреагировал, введя ему успокоительное. Байл взял Элиана за плечо.

— Успокойся, — крикнул он, пытаясь пробиться через усиливающийся шум. Один вокс-динамик взорвался и выпал из стены. Машиножрецы испуганно верещали, посылая друг другу сигналы с кодом, — Держи силу под контролем, брат, или она сожжет тебя дотла прежде, чем ты достигнешь крещендо.

Крик Элиана обратился в стон, измученный и сдавленный. Достигнув высшей точки, шум прекратился. Шумодесантник обмяк. Байл глубоко вдохнул, наклонился вперед, быстро поставил на место снятые кости, череп и спаял края. По лицу и шее Элиана лилась кровь, исчезая в мешанине кабелей и проводов. Он выпрямился, не дав Байлу зашить изорванную кожу.

— Этого достаточно. Пора, главный апотекарий. Я чувствую, как песнь набирает силу. Долго я сопротивляться ее зову не смогу.

Он забрал свой шлем у Саккары и с влажным звуком надел его.

Арриан взглянул на Байла:

— Если все оставим как есть, у него разовьется инфекция.

— Вряд ли успеет, — ответил Байл, — Идем. Пора с этим покончить. Гостеприимство Блистательного начинает меня утомлять. — Он потер грудь, оставив на сморщенной поверхности плаща кровавые отпечатки. — Элиан… Начинай.

Плоть ядра внутри костяно-металлической рамы задрожала. Переподключенные системы стабилизировались, и по содрогающейся поверхности побежали искры. Элиан забился в конвульсиях, когда в его тело хлынула энергия, выгнул спину и начал кричать. Звук проникал во все вокс-каналы зала, а лампы опять замигали.

Байл почувствовал, как воздух сгустился и похолодел. Способности шумодесантника имели одновременно психическую и физическую природу и нарушали реальность на всех уровнях.

— Доложите обстановку, — сказал Байл в вокс. Канал затрещал, принимая информацию от других кораблей флота. Ведьмы и псайкеры, которых он с Консорциумом подверг аналогичным операциям за последние десять часов, начали реагировать на звуки какофонов. Элиан был алефом — центральным узлом в сети сознаний, и по мере того, как он вбирал силу «Кваржазата», она наполняла и их.

— Работает? — спросил Олеандр.

— Конечно работает, — ответил Байл. Воздух вывернулся наизнанку, и в морозной дымке зашевелились странные, бесплотные формы. Байл мысленно представлял, как волна миазматической силы движется вперед, обгоняя флот. Она замаскирует корабли, как поднятый ил на дне океана. Но несмотря на всю свою затейливость, сеть долго не продержится. Псайкеры были хрупкими созданиями, и текущие сквозь них силы скоро испепелят их. Элиан тоже погибнет, пусть и в самом конце. К тому моменту они уже доберутся до цели.

— Идем. Надо сказать Касперосу, что сейчас самое время выдвигаться.

Лифт отчаянно скрипел, везя их на командную палубу. Он был украшен растянутыми шкурами, снятыми с представителей полудесятка ксеносских рас и покрытыми гнусными клеймами и похабными изображениями. Они кровоточили до сих пор. По мнению Байла, это был очередной пример местного расточительства. Как можно пускать такую хорошую кожу на украшение интерьера? С другой стороны, имел ли он право критиковать хозяев корабля? Байл поправил рваные полы собственного плаща.

Подняв взгляд, он обнаружил, что на него смотрит Цимисхий. Лицо Железного Воина было скрыто хищной оскаленной маской, но Байл научился в совершенстве понимать молчаливого апотекария по языку тела. Цимисхий был встревожен.

Ему вспомнилось, что именно Цимисхий заступился за Олеандра, когда того исключили из Консорциума. Именно он убедил его помиловать Олеандра. И именно он первым встал на сторону вернувшегося блудного сына. Несмотря на все, что Железный Воин пережил — а возможно, как раз благодаря этому, — он очень серьезно относился к узам братства. Однажды эта противоестественная способность к состраданию его погубит.

Размышляя об этом, Байл почувствовал что-то похожее на грусть. Цимисхий был прекрасным помощником, сколько Байл его помнил.

— Не бойся, брат… наш путь труден, но мы выстоим, как всегда, — сказал он. Цимисхий кивнул и постучал по груди. Байл рассмеялся.

— Конечно, брат. Уверен, Касперос не будет против, если твои боевые автоматоны присоединятся к веселью.

Лифт затрясся, останавливаясь. Двери с шипением открылись, и взглядам пассажиров предстал массивный шумодесантник. С его брони, неумело усиленной слоями керамита от доспехов самых разных классов, свисали толстые шланги и звукопередатчики. Шлем покрывали блоки усилителей вещания, а вокс-решетка напоминала оскаленную пасть дикого зверя. Из-за разбитого визора глядели налитые кровью глаза.

— Брат-сержант Элиан, — пропульсировал шумодесантник. — Мы его слышим.

— Правда? — невольно заинтересовался Байл. Он не ожидал, что какофоны смогут услышать заглушающий эффект, и осмотрел воина, — А ты… Рамос. Бык Восьмой роты. Я помню, как устанавливал эти звукоканалы. Ты сломал Медейские врата на Луне.

— Я… сломал врата, — отозвался Рамос, словно не был в этом уверен, — Сержант Элиан поет. Мы слышим его.

Он шагнул в сторону, и за ним обнаружился десяток шумодесантников. Байл вышел из лифта.

— Вы поэтому пришли?

— Нет. Нас послал Блистательный. Чтобы мы тебя сопровождали. Но мы слышим Песнь, — Рамос сжал огромные кулаки — и усилители, встроенные в его наручи, завыли, как ретивые псы. — Мы слышим его.

— Не сомневаюсь, — мягко ответил Байл, — Но это песня Элиана. Только он может ее спеть. Ваше время придет позже. И тогда вы, может быть, споете в его честь.

Рамос уставился на него.

— Мы споем ради него, главный апотекарий. Враг содрогнется от нашей песни.