Украинский гамбит. Война 2015

За месяц, в течение которого он имел дело с Игорем, ничего в его поведении не изменилось, и такие сцены он уже видел. Надо было подождать, пока Игорь не выплачется и не выплеснет в пространство свое горе.

Прибежал Сашка и сунул Косте бутылку водки. Сам он подойти к Игорю, зная его буйный нрав, побоялся.

– Молодец, ковбой… – поблагодарил его Костя. – От лица командования выражаю вам благодарность! Больше ничего не стырил?

– Иди ты в жопу! – беззлобно сказал Сашка, намекая на то, что Костя плохо смотрит за своими подчиненными.

Костя отвернул колпачок и сделал большой глоток. Водка упала в желудок, даже не зацепив нервы. Подошла Завета, в глазах ее застыла усталость. Досталось девчонке, подумал Костя. Зря она с нами связалась. Но прогнать ее у него не было сил.

– Сейчас придет в себя, – со знанием дела сказала она, глядя на Игоря.

– Дай ему хлебнуть, – мотнул головой Сашка, и обычно смешливые глаза у него были серьезными-серьезными.

– Погоди, ковбой… – Костя глотнул водки, – он еще не созрел…

Холодная вода сделала свое дело. Игорь вдруг поднялся с совершено спокойным видом. Костя подошел и протянул ему бутылку:

– Выпей, все пройдет.

– Костя, – на повышенных тонах произнес Игорь, – ты меня… ты меня один понимаешь! – И схватил его за шею.

Они ткнулись лбами и несколько секунд смотрели друг другу в глаза.

– Ты и я и мы все одной крови! – выкрикнул Игорь.

– Конечно, Игорь! – вздохнул Костя. – Выпей ты эту водку! И завяжем!

– Что, всю?! – У Игоря загорелись глаза.

Должно быть, он действительно выпил бы бутылку до дна, но Косте было жаль водки. К тому же от такого количества алкоголя Игорь мог сойти с ума. Тогда с ним точно не оберешься хлопот, думал он. А мне еще жениться надо. Я еще жить хочу. Завета еще опять же… философский вопрос получается…

– Можешь выпить всю, если не хочешь делиться с нами.

– Ладно, – сказал Игорь. – Вы все хорошие люди, я с вами поделюсь.

Незаметно как-то рядом оказались Сашка и Завета, и встали вокруг него прямо в центре ручья, по щиколотку в холодной воде. После Игоря выпил Костя, потом Завета, потом Сашка. И еще раз, и еще – пока не кончилась водка.

– Все равно они нас не сломят! – вдруг заорал Игорь. – Не сломят же ведь, да?! – потребовал он у всех подтверждения. – Нам уже отступать некуда!

– Не сломят, – успокоил его Костя. – Мы сделаем все, что можем, и даже больше.

Если человек говорит такое на трезвую голову, значит, он уже дошел до ручки. С такими людьми хорошо в бою. Они тебя не бросят под страхом смерти.

– Правильно! – воскликнул неунывающий Сашка.

Кожа на его морде уже не краснела, а пошла пузырями, и от этого он был похож на прокаженного. Но в принципе Сашка Тулупов был готов к какому-нибудь жуткому подвигу. Всем стало за него страшно.

– Вы что, воевать собрались? – с подозрением спросила Завета и обожгла Костю взглядом, мол, смотри, командир, не заведи человека куда не надо.

Костя знал эту женскую черту – подсказывать правильные мысли, оставаясь в стороне. Впрочем, на это способны только самые-самые умные, подумал Костя. Я еще только соображал, а она высказала суть проблемы.

– Понимаешь… Завета… – веско сказал Сашка, словно специально запнувшись, – чую я, что дела заварились крутые, что надо держать нос по ветру. В ближайшее время здесь точно будет что снимать.

– Ладно-ладно, – попытался успокоить его Костя и подтолкнул к машине.

– Конечно, – вдруг заорал опьяневший Сашка, размахивая руками, – а я тебе давно твержу: нужна хорошая техника!

– Потопали, потопали, – устало сказал Костя. – Хватит болтать!

И они прошлепали еще немного по ручью, выбрались на берег и, обнявшись, пошли к «ниссану», распевая: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…»

Прежде всего надо было вернуться в город. Но для этого следовало пересечь реку, и все понимали, что это будет самым небезопасным мероприятием.

* * *

Костя, не зная местности, заехал куда-то не туда и долго крутился вначале в Оленевке, потом – в Мандрыкино, а потом – в Луганском, избегая дорог с асфальтовым покрытием, которые, как он небезосновательно полагал, наверняка контролируются пиндосами. За это время они видели только перепуганных местных жителей, в основном старых женщин, которые перемещались перебежками между домами, да одного пьяного тракториста, который выделывал такие кренделя на своем МТЗ-8, что Костя счел за благо съехать на обочину и мирно ткнуться радиатором в зеленую стену травы. Трактор, ревя, как бизон, пронесся мимо, обдав «ниссан» удушающим облаком дизельной гари. Поля стояли незасеянными, сады заросли лебедой. Счастливы были одни собаки, которые, сбившись в стаи, рылись в кучах мусора, да утки с гусями, беспечно плавающие в озерах. Казалось, что мрут конкретно только люди.

Два моста были разрушенными, а на третий они никак не могли попасть – то дорога перерыта, то они вовремя заметили странных личностей в незнакомой форме и не решились рискнуть. Несколько раз Косте казалось, что за ними гонятся или даже в них стреляют. Но, должно быть, им просто везло в тот день. В результате они увидели то, что не должны были увидеть: танки, замаскированные под деревьями, и БМП под зеленой маскировочной сеткой. Невдалеке торчали антенны, а в ветвях деревьев запутался дым от костра.

– Кто это?.. – изумилась Завета.

– Я думаю, немцы, – тихо сказал Игорь. – Вон тевтонский крест. Приползли, гады. Давненько их здесь не было, с Отечественной войны.

Неужели все так плохо? – подумал Костя, глядя на его лицо, которое моментально стало серым и нервным. Конечно, немцы – это всегда серьезно, а их танки – тем более, выходит, что на севере была лишь репетиция. Если враги ударят со всех сторон, то городу не устоять и суток.

– Видать, ждут отмашки атаковать, – предположил Сашка и потрогал грязными руками свое лицо, на котором пузыри сливались в одну сплошную корку.

– Черт знает что! – выругался Костя, который совсем не ожидал увидеть такое воинство. – Сними, ковбой, хоть издалека, – попросил он Сашку.

– Сейчас! – обрадовался тот и выскочил из машины.

– Куда! – приглушенно крикнул Костя. – Стой, ковбой! Стой!

Но было поздно.

Их самих спасало то, что они стояли на грунтовке за высокой, как забор, травой с белыми цветущими зонтиками. Костя, проклиная тот день, когда он согласился ехать в эту командировку, бросился вслед за Сашкой. Но того и дух простыл. До позиций неизвестных войск было не больше ста пятидесяти метров. Костя пополз, вспоминая всю свою жизнь. Она была ужасной и несносной, как самая вредная теща. Он даже представил себе лицо матери Сашки – Ольги, которой объясняет, при каких обстоятельствах погиб ее сын. Отца он тоже знал. Максим Владимирович работал программистом в какой-то медицинской фирме. Будет грандиозный скандал, обреченно подумал он, пробираясь через пыльную траву. Морду точно поцарапают. Не уберег никого: ни Ханыкова, ни Тулупова. Проклятье на нашу экспедицию. Он до сих пор считал себя виновным в гибели Виктора Ханыкова, и не потому, что рядом взорвалась бомба, а потому, что не предвидел опасность и поперся в центр города. А теперь, получается, тоже не предвидел и рисковал Сашкой Тулуповым ради каких-то сомнительных кадров.

– Сашка! – хотел крикнуть Костя и ткнулся мордой в траки.

Рядом спал боец. На рукаве у него был нашит черно-красно-желтый флаг. Костя оторопело поднял лицо: и дальше, за танком, и за какими-то зелеными ящиками тоже спали люди. Фашисты, однако, бляха муха, подумал Костя, вот влипли!

Пахло соляркой и потом. Костя стал пятиться, как краб. Вдруг совсем близко что-то зашуршало. У Кости оборвалось сердце. Он уже приготовился к самому худшему и хотел было нырнуть под днище стального чудовища, но узнал бритую голову Сашки. Он снимал, привстав на колено. Его голова торчала над травой, как бильярдный шар, а красная морда горела, как светофор на перекрестке. Костя в отчаянии махнул рукой: мол, ложись, ложись, уходим! Но Сашка и ухом не повел, а, напротив, пополз вперед, чтобы взять правильный ракурс. Костя закрыл глаза и стал считать до трех. Он досчитал до трех аж десять раз подряд, ежесекундно ожидая крика «Аларм!» и стрельбы. Но вокруг все было на удивление тихо. Рядом снова, как ящерица, прошуршал Сашка, и Костя пристроился за ним. Как назло, Сашка поднял такую пыль, что Костя едва не расчихался на всю округу, ему пришлось усиленно затыкать нос платком, поэтому он приполз к машине на пять минут позже. Завет ходила рядом с машиной и нервничала, заламывая руки. На лице у нее читались тревога и отчаяние. Костя даже почувствовал садистское удовлетворение. Если волнуется, значит, любит. Ради такой сцены можно было и слазить к немцам в пасть, подумал он и, самодовольно улыбаясь до ушей, выбрался на дорогу.