Украинский гамбит. Война 2015

– Слушай, мне бы со своими связаться, – попросил Костя.

– Организуем, – сказал Билл.

Через минуту Костя разговаривал по космической связи:

– У нас все нормально. Только оборудование потеряли. Один комп остался и «сонька». Машина сдохла. Нет, мы у американцев. Нет, не в плену, в гостях. – Костя улыбнулся Биллу, у которого сделались смешливые глаза. – Вечером постараемся выйти на связь с материалом. Да, суперматериал. О чем? Пока не знаю. Ну так и получается – нельзя все спланировать заранее. Нет, не подведем. Я сказал, не подведем. Я обещаю! Честное слово! А что мне делать?! Что?! Ну так получилось… не по нашей воле… Да… да… да… я все понял, Юрий Александрович. Всю ответственность беру на себя.

Завотделом Горелов Юрий Александрович был страшно недоволен. Мало того, что в Харькове погиб Виктор Ханыков, теперь вся группа оказалась в опасности, и виноватым, конечно, оказался Костя. Никакие доводы на Горелова не действовали. Он вообще был инициатором сворачивания работ в Украине, потому что не мог защитить свои позиции перед генеральным. Костя в их отношения не совался. У него и своих забот хватало. Поговаривали, что Горелов висел на крючке у генерального и не мог рыпнуться больше, чем ему было положено по субординации. Разумеется, это отражалось на работе редакционных групп, сковывало инициативу, подрывало веру людей в свою работу и вообще вносило нервозность в атмосферу коллектива.

Отсутствие тарелки усложняло передачу информации. Теперь они пользовались каналом интернета, а это значительно ограничивало их возможности. Ни о каком прямом эфире не могло быть и речи. Все новости устаревали в тот же момент, когда их записывали. Успокаивало одно, что все программы шли с задержкой.

– Слушай, Билл, – спросил Костя, – а можно поснимать вас? И вообще… как у вас насчет интервью?

– Позицию лучше не надо, а внутри – пожалуйста. Поговорите, я переведу. У нас это даже приветствуется.

Вначале они пообщались с рядовым Стивом Стоуном, который прятался от солнца под навесом. Он сообщил, что направлен сюда для продвижения демократии на восток, и расплылся в черной улыбке. Веселость перла из него точно так же, как из Сашки Тулупова.

– Ты считаешь, что здесь нет демократии?

– Я вообще ничего не считаю. Мое дело маленькое – любить вот эту штуку, «браунинг» М2НВ, и вести фланкирующий огонь по мосту.

– А если ты кого-то убьешь? – задал провокационный вопрос Костя.

Билл заулыбался, но перевел.

– На все воля Аллаха! – ответил рядовой и тоже заулыбался, как яркое солнышко.

– Ты что, мусульманин?

– Да, я черный мусульманин из Орегона.

– А как насчет Усамы бен Ладена?

– Я противник применения насилия в нашей стране. Пусть это происходит где угодно, но только не в США.

– То есть в Европе можно?

– Где угодно, – повторил рядовой и снова растянул рот до ушей. – Например, в неверной Англии. Да покарает ее Аллах!

– Но ведь Англия ваш союзник?

– Чей союзник?

– Ну, ваш!

– Но не лично мой!

– А как ты относишься к теории заговора одиннадцатого сентября?

– Я считаю, что во всем виноваты русские. Они наняли Усаму. Я пришел с ними воевать. – Стив Стоун похлопал по затворной коробке пулемета.

– Я тоже русский, – напомнил Костя.

– Пуф-пуф, – наставил на него палец рядовой и заразительно засмеялся, обнажая большие белые зубы. – Мы убиваем разов!

– Кого? – Костя от удивления едва не проглотил язык.

– Ха-ха-ха… – рядовой был чрезвычайно доволен, – русских, арабов и злодеев… ха-ха-ха… Разов!

– Стив, какую школу лицемерия ты закончил?

– У нас служат все, кому не лень, – глядя в объектив «соньки» и улыбаясь, сообщил Билл. – Таковы Соединенные Штаты Америки! Ничего не поделаешь – демократия! Это наш крест! Нас не интересуют политические взгляды солдат и их либидо, главное, чтобы они выполняли свои служебные обязанности. А политика и секс – это личное дело каждого. Командованию запрещено задавать вопрос, какая у тебя половая ориентация.

– Ну, а дисциплина?..

– На дисциплине это не отражается.

– А межрасовые отношения?..

– Это запрещено законом, как и секс между мужчинами.

– Но кому-то может не понравиться, что рядом с ним гей?

– Ты несколько ошибаешься, у нас очень терпимое общество, поэтому культура взаимоотношений между рядовыми поднята на высокий уровень.

– Иными словами. никто ни к кому не пристает?

– Ну да, я это имел в виду. Для этого у нас увольнительные и отпуска домой.

– Понятно, – среагировал Костя. – Наши телезрители будут удовлетворены твоими ответами.

Капрал Рой Чишолм из Кентукки оказался куда прямолинейней.

– Мне должны вручить нагрудный знак! Я отличился! – сообщил он мрачно.

– Каким образом?

Рой Чишолм помолчал, а потом, глядя на Билла Реброффа, сообщил:

– Повстанец решил атаковать нашу боевую машину. Я срезал его из гранатомета «Макс-19». Зрелище, я вам скажу, не очень эстетичное. От него ничего не осталось, кроме оторванных рук и ног, ну… еще… рассыпанных конфет. Я же не виноват, что он бросился на нас. Мимо бежала собака, схватила кусок мяса и сожрала. У нашего полковника едва не случился инфаркт. Он приказал мне застрелить собаку. Но нас не учили стрелять животных. Мы солдаты, мы обучены убивать людей. Пусть полковник сам в нее стреляет! Надеюсь, она наелась. Ну ее к черту! – Он выругался, употребив всеобъемлющее слово «фак».

Рябая щека у капрала непроизвольно дергалась. Выглядел он весьма удрученным.

– Но все равно тебе вручат этот знак? – спросил Костя, подумав, что русский в такой ситуации выразился бы куда сочнее и образнее. А у американцев на все случаи жизни «фак» и только «фак». Скучная нация, подумал он с невольным чувством превосходства.

– Ну… вручат… я не виноват, что он бросился… Нас учили… все уши прожужжали… и все такое… Америка свободная страна! Свобода заключается в том, что мы можем делать все, что хотим! Меня так учили в школе.

Костя услышал, как Тулупов, не выдержав, иронично прокомментировал:

– Ну да…

– Он принял банку с конфетами за гранату, – безжалостно пояснил Билл.

Косте показалось, что он издевается над капралом. Это означало только одно: дураков учат палкой даже в благословенной Америке.

– Я не виноват, – простонал Рой. – Он до сих пор стоит у меня перед глазами, этот мальчишка! Ему было лет двенадцать! Будьте милосердны!

– Неужели ты не мог отличить двенадцатилетнего мальчишку от боевика?

– Он недавно прибыл из Афганистана. А там опасен любой подросток. К тому же это наше первое боестолкновение, – пояснил Билл. – Ему все равно вручат нагрудный знак, хочет он этого или нет. Таков порядок. Армия держится на порядке и традициях. Первый бой – это святое.

– Но я не знал! – Капрал схватился за стриженую голову. – Я сойду с ума!

– Ладно, ты успокойся, – сказал ему Билл. – С кем не бывает? Наш полковник идиот, – по-русски сказал Билл, – он поспешил отправить в штаб сообщение, не разобравшись в сути произошедшего.

– Я выброшу знак в реку! – выкрикнул Рой.

– А я посажу тебя под арест на трое суток за кощунственное отношение к боевым наградам. Ты не получишь мороженого и любимую пепси-колу. У тебя будет плохой послужной список, и ты останешься капралом всю жизнь.

– Я понял, сэр, – поостыл Рой Чишолм. – Я подумаю. Хотя мне плевать на ваш список.

– Ты не получишь следующего звания, – напомнил Билл.

– Ну и что?! Я хороший автомеханик. А у отца отличная мастерская на въезде в Сан-Диего. Я не боюсь грязной работы.

– Ты ведь не отказываешься стрелять по повстанцам? – в свою очередь испугался Билл.

– Нет, сэр, – буркнул Рой. – Я буду стрелять, в кого вы прикажете, сэр.

– Смотри мне! – пригрозил ему Билле. – Считай, что нагрудный знак ты получил авансом за следующий подвиг.

– Успокоили, сэр.

– Не понял?!

– Слушаюсь, сэр! – вытянулся в струнку капрал Рой Чишолм.

– Ну теперь молодец! – похвалил его Билл.