Невозвращенцы (СИ)

«Да… С Дальней никакого сравнения…» Смущенный Ярослав пытался отказаться от всего этого обилия, но все было так по доброму, от души, что у его язык замирал, когда он хотел ответить отказом. Только кошелек он пытался не взять, на что его сурово осадил староста:

— Да как так можно! Чай не чужой человек ты нам, по что позоришь? — и как обычно стоящие по бокам сыновья согласно кивнули.

— Но это же вам самим…

— Не обеднеем, но боись. Да и сам подумай! Вот приедешь ты оборванец какой в сам Святоград, и спросят тебя: «Из какой же деревни ты пришел? Из Глузды, — ты ответишь. Знать совсем жадные люди живут там, коли своего одеть не смогли… И по что нам такой позор на весь мир?».

— Благодарствую, — чувствуя, что внутри стало как-то горячо, а горло сжало, Ярослав с глубоким земным поклоном принял кошелек.

В ответ ему тоже поклонились и с радостными напутствиями и криками «Возвращайся!», поезд купца ушел за ворота. Дети сопровождали его еще до опушки леса и там долго махали ему вслед.

«Я обязательно вернусь к вам! Даю слово!» — прошептал Ярослав.

Глава 60

Город храмов Ярослав увидал только в начале серженя. Проехав затемно перевал, на ночевку остановились в корчме уже внутри долины. Спал в эту ночь Ярослав плохо. Причиной этого было не волнение пред встречей с неизвестным, а та злая сила, что он в себе хранил. Казалось, каждая частичка вокруг нестерпимо жгла там, где в невидимой части души пролегал тонкая пуповина их связи. Силе это не нравилось, она ворочалась, и бомбардировала через предельно, в тончайший волос, сузившийся канал Ярослава просьбами, посулами и требованиями убраться отсюда немедленно. А тот только блаженствовал, если может блаженствовать человек у которого часть души жжет каленым железом. Правда, ту часть было совсем не жалко.

Спал Ярослав плохо, встал рано и поэтому впервые Святоград показался на глаза путешественнику в рассветных лучах. И увиденное вполне стоило бессонной ночи.

Город был прекрасен! Неописуемо восхитителен! Увидев его, Ярослав в восторге обомлел, и навсегда оказался поражен этой красотой. Теплым светом золотились в свете восходящего солнца натертые воском деревянные стены храмов, прихотливо играли кусочки слюды и золотые украшения куполов и башенок, создавая по-настоящему живые, перетекающие друг в друга, орнаменты. Казалось, город радуется, приветствует новый рассвет, и за счастье отдаривается всем-всем-всем вокруг своей красотой!.. Ярослав смотрел на это, и не мог наглядеться. Перед этим зрелищем меркло все ранее виденное.

— Да. Сколько езжу, сколько вижу, но все не могу насмотреться… — незаметно подошедший владелец каравана прервал благоговейное молчание. — Да…

Помолчали. Потом Ярослав встрепенулся и спросил?

— Я пойду?

— Что, не терпится посмотреть поближе? — усмехнулся купец, — Что ж, я тебя понимаю. Ну давай.

— Прощевайте. Благодарствую, за дорогу.

— И тебе по-здорову, отрок. Беги!

Дорога до города оказалась не трудной, и Ярослав, хорошо отдохнувший за время долго пути, шел без привала, преодолев день полуторный переход. Проблема где и куда пойти в незнакомом городе, в голову ему не приходила. «Все образуется само. Такой красивый город просто не может быть жестоким!»

Так все и получилось. Еще в предместьях Ярослава встретил немолодой волхв. Он пристально, как странно, посмотрел на проходящего мимо парня и окликнул:

— Ты к нам?

— К вам, это к кому?

— А к кому тут еще можно попасть? Только к волхвам. Пойдем, Ярослав.

— Вы меня знаете?

— Конечно, — ответил лучший Видящий среди росских волхвов, избранник Даждьбога, волхв Радослав, — волхв Владислав подробно тебя описал. Пойдем, дитя.

С этих слов началась учеба второго пришельца в академии волхвов.

К его приезду все уже было готово загодя. Стандартная келья, набор одежды, и даже, как положено, личный куратор, тот самый Радослав (много позже он узнает, что получить в кураторы избранника, это невероятная честь и удача, признание великого потенциала). Все это ждало Ярослава, стоило тому зайти в закрывающиеся на ночь ворота города.

У Ярослава проблемы в учении были почти строго противоположные, чем возникали у обучающегося недалеко Максима (друг о друге, они, как это не парадоксально, не знали, ибо ни разу случайно не пересеклись. Дабы обеспечить чистоту опыта, за отсутствием этой самой случайности внимательно наблюдали оба куратора).

Чистым отдохновением стала для Ярослава работа в поле. Вкапывая, удобряя, ухаживая, пропалывая, иногда даже отогревая землю угольными грелками, он заставлял все буйно расти и цвести. А выдаивая через съежившуюся тонкую пуповинку частички злой силы, пропуская ее через себя как через фильтр, он получал невероятные третьи урожаи, сдав зачет по земледельческой дисциплине уже со второй посадки. На его участок даже приводили, как в музей, многих волхвов из крестьян-земледельцев. Те, отлично понимая количество и качество вложенного труда, а так же полученные результаты, с непритворным уважением кланялись Ярославу как мастеру.

Работа в кузне, для получения начальных знаний в этом ремесле, также не требовала особых усилий — сказывались уроки Владислава. Да и приятное это было дело — жарко, мышцы работают подобно хорошо смазанной машине, наливаясь статью и мощью; прелестные ощущения, смыть грязь опрокинув на себя ведро ледяной, колодезной воды… А где-то в глубине забилась, как маленький кусачий зверек, злая сила. В кузне не нравилось особенно — хуже ей было только в храмах.

Не так хорошо дела обстояли с боем. С безоружным, до определенного мастерства противника конечно же, у бывшего каратека проблем не было. Там ему только немного подправили акцент: все же спортивные соревнования или самооборона на улице по тем законам (не дай бог поставишь молодому шпаненку или матерому уголовнику синяк, или паче чаяния, сломаешь что-то, не говоря уж о смерти: сам на штрафы и взятки разоришься, или сядешь) и бой насмерть — совсем разные вещи. И навык, вбиваемый в память тела, тоже совсем разный.

А вот с оружным боем вышли некоторые проблемы. Ну ни как не получалось у Ярослава защититься клинком от рубящего удара в голову. Просто затык какой-то непонятный. Учитель пробовал и так, и этак — все впустую. Ну не поднимает он меч достаточно высоко, уку не так сгибает, ну просто хоть убейся!

В конце концов учитель решил преодолеть эту проблему самым простым методом. Он на целый день поставил Ярослава в круг на отражение только этого удара. Итогом такой тренировки стал помятый старенький шлем, порванная одетая под шлем шапка и средней силы сотрясение мозга ученика. Хотя в наличии последнего, рассматривающий стремительно синеющие круги под глазами, учитель сильно сомневался. Что ж… Молитвы, травы и некоторая часть силы, осторожно направленная внутрь организма, вылечили его гораздо быстрее, чем самые лучшие медикаменты его родного мира.

Проблему все же решили. Долгим и трудным методом. Учитель вручил в руку парню вместо меча щит. С щитом проблем не возникло. На следующий день щит сменился другим — более узким и длинным, на следующий, еще меньшим, и так далее до тех пор, пока щит не стал по своей форме напоминать очень толстый меч (полученные навыки работы по дереву, т. к. делать все эти щиты приходилось самому, впоследствии помогли сдать Ярославу соответствующий «зачет»). В конце концов, щит сменился мечом, но навык и понимание остались. Смешное решение, но цели достигло.

Уроки Правды стали для Ярослава хуже горькой редьки. То, что для подвинутого на торговле и законах Максима было просто легкой, приятной и понятной разминкой для ума, Ярославу входило в мозг подобно каленому пруту. Это надо же! Правда оказывается, это только костяк законов, а судили по ней в каждом княжестве по-своему. Похоже, но тонкости присутствовали. Любой человек из не существующей, и не имеющей даже принципиальной возможности здесь родиться, профессии адвокатов (ибо должны были бы они посвящать все свое время не крючкотворствованию над законами, а тренировкам в оружном и безоружном бое), чувствовал себя бы на таких уроках, как рыба в воде. Но не Ярослав.