Невозвращенцы (СИ)

Ярослав в очередной раз за сегодняшний день переоценил свои силы. Удар был слишком сильный для его потрепанного тела и последнее, что он почувствовал перед долгой потерей сознания, это специфические ощущения, который получает вонзающая нож в тело врага рука и громкие приближающиеся сзади крики и топот селян.

— …Испей. Испей, то поможет тебе.

Вокруг тихо и темно. Что-то тычется в губы, но чтобы разжать их сил требуется кажется столько же, сколько для подъема штанги в сто пятьдесят килограмм весом. Тело чувствуется как огромный кусок металла, такое же тяжелое и мертвое, казалось все поглотила боль в раненной ноге. И апатия. Не хочется ничего. Вообще ничего. Только, может, умереть?

— Что — не пьет?

— Слабый совсем, все по вые стекает. Ничего не попадает…

— Так дело не пойдет.

— Руды много потерял, как еще к богам не ушел?…

— Рано ему, помоги мне.

Тихое бормотание на два голоса, похожее на молитву. Проходит немного времени и постепенно все меняется. Ощущения похожи на те из детства, когда он из глубокого, сырого и холодного подвала вылез на яркое и теплое весеннее солнце, лучи которого быстро согревают тело и душу, на котором хочется, кажется, свернуться калачиком и тихо лежать, впитывая его добрую силу. Для начала уходит боль, тело становиться ощутимым, появляется желание жить… Но вдруг все кончается, как будто солнце зашло за тучи. Возвращаются, теперь уже явственнее, те же голоса, ставшие хриплыми и усталыми.

— Это все, что я могу сделать без его участия, ты же разумеешь. Молиться должен и он сам…

— Понимаю, Владислав.

— Сейчас ему должно стать получше, попои его. И покорми. Есть чем?

— Ото ж! Вот бульончик, ха, куриный. Из его курочки. Курятинки захотел, — по этой фразе Ярослав узнал в своей сиделке того самого старика, что днем раньше, — «А днем ли? И вообще — сколько я тут валяюсь?» пленил его.

— Добро. Если что — зови меня.

— Добре, волхв.

Тихие шаги и хлопок двери показали, что старик остался один. В губы опять тычется что-то. Из этого чего-то льется в стиснутый рот и стекает по подбородку что-то жидкое. Очень вкусное на запах и, губы сами раскрываются, на вкус тоже.

— Вот! Добре. Ну, откушай еще.

Ярослав находит в себе силы и распахивает глаза. От неожиданности дед отшатывается и от сотрясения часть содержимого плошки выплескивается Ярославу прямо на нижнюю часть лица.

— Вкусный супчик. Был. — «Неужели это мой голос? Такой слабый?»

— Да как был! И есть. Много его! Откушай только.

— Помоги подняться.

— Да как же, еще же слаб совсем.

— Помоги подняться.

Что-то вскочило, быстро мелькнуло и хлопнуло дверью. В комнате кроме старика и Ярослава был еще маленький ребенок, который, видимо, был на посылках. Длинная и трудная дорога — путь от кровати до порога дома заняла по субъективным ощущениям половину вечности, а по часам, если бы они тут были, минут пять: после каждого шага — «передых». Наконец Ярослав вышел во двор, собираясь умыться и немного погреться на солнце, и обомлел.

Здесь, на тесном дворе, собралась наверное вся деревня. Многие люди были перевязаны, многие — с заплаканными глазами и стиснутыми в кулаки руками. Как и на предыдущем разбирательстве впереди стоял староста. Он и начал речь.

— Благодарим тебя, воин, за добро тобой сделанное. Кабы не ты, не свидели мы детишек да жен своих живыми. Коли что потребуется — скажи и сполним в раз. А пока, прими наш поклон. — И все кто стояли во дворе: и здоровые мужики и совсем маленькие дети низко, в пояс, поклонились Ярославу.

Почувствовав, как отчего-то стало тесно в груди, а в глазах стало мутно, Ярослав также глубоко поклонился деревенским. Внезапно земля рванулась тому навстречу и он опять потерял сознание. Как его тащили обратно в дом и укладывали на постель, он уже не почувствовал.

Первые десять дней Ярослав вел образ жизни новорожденного, то есть только ел и спал, ел и спал, ел и спал. Неизвестно, откуда он черпал силу для того действа, но то напряжение сильно отразилось на нем. Немного придя в себя Ярослав поразился виду своего тела. Такое раньше он видел только на старых фотографиях с войны, где освобождали узников концлагеря. Пальцы стали похожи на когти хищной птицы, руки высохли, что свободно ходила кожа, живот впал чуть дли не до позвоночника, ребра торчали как стиральная доска. «Хорошо, у них зеркал нет. На лицо взглянуть наверное страшно».

То, на сколько он похудел во время своих скитаний, по сравнению с теперешним ужасом казалось просто детской шуткой. Не мудрено, что с такой потерей массы Ярослав свалился сразу же за дверью. Скорее, следовало бы удивиться тому, как он столько прошел.

Деревенские своему спасителю не надоедали. Может, из-за чувства такта, может из-за того, что проблем сейчас у них море и им было не до вынужденного гостя. Тем более, что деться последнему было некуда, а уж за зиму можно познакомиться. С другой стороны, деревенские полностью отдавали себе отчет в том, кому они и чем обязаны, так что совсем потерянным Ярослав себя тоже не чувствовал — все время около него кто-то, обычно ребенок, сидел.

Так как заняться было нечем, телевизора и компьютера, да что там — даже простенькой книжки и той не было, Ярослав много размышлял. Вопрос «деться не куда» в этих размышлениях у него стоял на первой и главной позиции. Одним из возможных ответов на этот вопрос стало появление в деревне на восьмой день местного князя со своей дружиной.

Спокойная обстановка, много еды и сна быстро делали свое дело. Ярослав восстанавливал потерянный вес, а местные жители относились к нему вежливо и уважительно. Поэтому когда дверь в комнату, где обитал раненный, резко распахнулась и внутрь без слов ворвался вооруженный и одетый в кольчужный доспех воин, Ярослав напрягся. Все его былые страхи сразу же проснулись. Но ненадолго. Пришедший несколько мгновений сурово рассматривал лежащего на кровати, а после этого широко, как на рекламах, улыбнулся.

— Ну здравствуй, воин. Благодарствую тебя, за жен и детишек вызволенных, за ворогов побитых.

— Пожалста, — выдохнул успокоенный Ярослав.

— Я князь Веселин Богданович… — сделал паузу воин, а потом поняв, что раненный подзабыл правила приличия продолжил: — Как назвали родители тебя?

— Ярослав.

— Что ж, Ярослав, лежи, жизни набирайся. Я гляжу, судьба к тебе была не милостива, так вот, чтобы ты там не натворил ранее, я все тебе прощаю, за животы людей моих. — После этих слов князь сделал приглашающую паузу.

— Благодарю, — правильно догадался Ярослав.

— Добре. Живи спокойно, в деревне тебе отказу ни в чем не будет. Коли захочешь — могу к себе в дружину взять. Воин, который смог стольких ворогов перебить, желанный в моей дружине… — на этот пауза сопровождалась острым взглядом, который совершенно не вязался с образом веселого рубахи-парня, то есть князя. Служба в армии даже в этой, не сильно прельщала парня с некоторых пор, но Ярослав понял, что отвечать надо осторожно. Но как?

— Хрм… — прочистил он горло. — Лестное предложение князь, да только боюсь разочаровать тебя. Никакой я не великий воитель, а что до того вечера, так это боги мне помогли…

— Боги многим помогают, — все еще с вопросительной интонацией сказал князь.

— Прости княже, не воин я, — выдохнул Ярослав. Сказать часть правды показалось ему самым верным решением.

— Жаль. — князь слегка расстроился, но не обиженным, ни удивленным он не выглядел. — Вот и Владислав сказал, что не пойдешь. И откуда эти волхвы ведают?

— Князь, а что будет с этими?

— С немцами что ли? Да их давно уже жители побросали в болото, и живых и мертвых, ибо недостойны они погребения. Пусть помучаются их духи теперь… Ты что не знал?

— Нет. А отомстить?

— Отомстим, ты не сомневайся. Такое сносить воином безропотно — Перун отвернется. Но коли не хочешь ты под мою руку идти, то знать тебе когда мы мстить пойдем не обязательно. Ну бывай, — князь окончательно потерял интерес к больному и вышел из комнаты.