Невозвращенцы (СИ)

— Гут. Пошли.

Сени в этом доме были небольшие. На земляном полу, забившись в угол, сидело около трех десятков испуганных детей. Пара самых взрослых, на вид лет по восемь-десять, сидели тихо и щеголяли синяками в половину лица — видимо сопротивлялись, остальная малышня несмотря на грозные оклики охранников тихо плакала. Глядя на это последние сомнения, которые несмотря на все произошедшее все же оставались глубоко у него в душе, полностью испарились.

— Ну. Говрить! — поторопили его собравшиеся вокруг кнехты, но Ярослав уже начал.

В мире есть масса неведомого. То, что сейчас считается колдовством — это всего лишь отсутствие определенных знаний. Ведь расскажи тому же незнакомому с современными технологиями человеку, что нужно для того, чтобы зажглась привычная всем простейшая лампочка (а именно: возьми бурундучную руду и долго плавь ее в закрытой реторе; из получившегося металла сделай пластину; возьми медную пластину; закрепи эти две пластины недалеко друг от друга в стеклянной банке; банку залей обязательно соленой водой; сделай таких много и соедини вместе; [131] подсоедини к… и т. д.), то он сочтет этот рецепт ничем не отличным от колдовского, и будет в какой-то мере правым — люди всегда так относились к еще непознанному. Так и Ярослав, волей случая ставший обладателем не только силы, но и пласта очень своеобразных знаний — «не почему, но как», с полной уверенностью мог теперь сказать, что то что он делает, это уже не колдовство. Но названия совершенно ничего не меняют…

Тонкие невидимые нити силы протянулись от парня к каждому из стоявших вокруг кнехтов. Если раньше, в деревне, Ярослав еще не знал, как именно надо действовать, то сейчас, благодаря долгим и утомительным тренировкам в лесу он легко смог сделать это. По всплывающим у него в голове знаниям таким способом можно было как связаться с чувствами, так и передать свои другому человеку. Ранее единственным вопросом было, что именно передать по этим линиям, но теперь Ярославу было что передать — вся испытанная окружающими и впитанная помимо своей воли боль сейчас вернется к тем, кто ее вызвал.

Радостно завыла запертая в глубине злая сила. Творение зла ради зла, пусть даже и ради наказания виновных — это было ее любимое занятие. Заманчивые картинки опять накатили на Ярослава, затмив на мгновение мороком окружающую реальность.

…Ты будешь самым справедливым! Ты сможешь наказать всех! Всех! Все перестанут творить зло! Все злодеи будут бояться тебя! Все преступившие положенные тобой законы умрут только по знаку Твоему! Тебе будут…

Привычно уже отогнав искусительные посулы Ярослав вернулся в реальность. Использование только своих собственных, не заемных, сил для того воздействия, что он произвел, очень сильно ослабило его. Картинка мира затуманилась, дом и земля под ногами стали пошатываться, норовя ударить либо в лоб, либо в затылок. Ярослав покачиваясь сделал пару шагов и прислонился к ближайшей стенке. Стало чуть получше. Чуть-чуть отдышавшись парень протер глаза, отпил пару горстей воды из так кстати оказавшейся тут бочки и посмотрел на плоды своих усилий.

Из шести находившихся в сенях ратников пятеро лежали на полу без признаков жизни: трое из них схватившись руками за шею — сами задушили себя, двое зарезались не стерпев боли, а шестой — десятник кнехтов остался в живых. То ли он оказался покрепче других, то ли ему помог висевший на шее амулет, который сейчас был вытащен из-под кольчуги и сжат левой рукой. В правой руке десятник сжимал короткий пехотный меч, который вытащил из ножен и теперь намеревался применить против Ярослава.

Легко оттолкнув ногой дрожащую руку кнехта с зажатым мечом Ярослав нагнулся, вытащил у того из ножен на поясе нож, приподнял голову и равнодушно перерезал тому горло. Разогнулся, зло ухмыльнулся и пошатываясь пошел в светелку, где лежали раненые. Никаких чувств, кроме может быть легкого удовлетворения от хорошо и верно сделанного дела, он уже не испытывал: ни злобы, ни ненависти — ничего. Все эти чувства покинули его, выплеснутые на кнехтов в сенях. Все с тем же равнодушием он по часовой стрелке стал обходить раненых в комнате, даря каждому быструю и безболезненную смерть. У рыцаря он остановился. С одной стороны — этот, как предводитель отребья, не заслужил легкой смерти, с другой — оставался еще второй дом, где прикрывшись молодухами заперлись остатки банды, в третьих — сил то колдовство потребовало неожиданно много и опершись на стол Ярослав решил немного отдышаться.

Минута отдыха стоила дорого. Резкая боль пронзила правую ногу Ярослава и он с криком рухнул на пол. От боли и от удара об жесткий деревянный пол Яр чуть не потерял сознание. Последний недобитый раненный, которого парень посчитал за уже мертвого, видя что происходит с остальными и глядя на то, как подлый раб склонился над его рыцарем, тихонько подполз, нога у него была перебита, приподнялся на левой руке и правой вонзил нож в бедро своему противнику, всем телом ведя его вниз.

Теперь в комнате стало двое безногих, и борьба перешла в партер. Кнехт пополз к Ярославу, сжимая в руке нож. Ярослав, нож которого остался лежать на столе рядом с бессознательным рыцарем, сумел перехватить удар и теперь боролся за свою жизнь с нависшим над ним кнехтом. Кнехт почти лег на него сверху, всей массой своего тела помогая рукам протолкнуть нож в тело Ярослава, а тому только оставалось схватив обеими руками за руку с ножом отодвигать от своего горла остро отточенный кончик. В борьбе наступила ничья — один давит и не может додавить, другой не может освободить руки для того, чтобы свернуть с себя врага. В подступающей панике — а ведь силы у него истекали вместе с кровью, вытекающей из длинной и широкой раны (слава всем Богам, что удар пришелся с внешней стороны бедра, а не по внутренней), Ярослав стал толкать и бить здоровой левой ногой по кнехту. По счастью, у того тоже оказалась сломанной правая нога, поэтому удары попадали прямо по цели. Пытаясь уменьшить боль кнехт чуть сдвинулся вправо и Ярослав, почувствовав что хватка слегка ослабла из последних сил толкнул руки с ножом чуть вправо, одновременно сам смещаясь влево. Не успев среагировать кнехт продолжил давить и нож, прочертив по горлу Ярослава короткую царапину по шее справа со всей силы вонзился в доски пола, удачно попав между досок пола и плотно засел там.

Окончательно спихнув с себя кнехта, который стал выдергивать нож, Ярослав привстал на колени и зашарил по столу в поисках своего. Убедившись, что нож засел прочно, кнехт принял правильное, но увы уже запоздалое решение, также привстать на коленях и броситься на противника голыми руками, несмотря на боль в сломанной ноге. Как раз к началу броска руки Ярослава нащупали на столе рукоятку своего ножа и кнехт своим рывком сам насадил себя на нож.

Столкнув с себя тело Ярослав, перебирая руками по ножке стола, поднялся на ноги. Стянув со стола несколько тряпок он кое-как перетянул ногу, чтобы кровь не текла так сильно. Потом спихнул со стола рыцаря и заставил его, находящегося в полубессознательном состоянии, а поэтому ничего не соображающего, подняться на ноги. Левую руку рыцаря закинул себе плечо, свою правую — ему на пояс и в таком виде, не столько придерживая на ногах, сколько опираясь на него, Ярослав осторожно переставляя ноги вышел с во двор и пошел ко второму занятому дому. Сделав знак повыскакивавшим селянам, чтобы не вмешивались Ярослав подвел рыцаря к дому и громко сказал.

— Эй, вы. Ваш рыцарь хочет вам что-то сказать. Я его веду, дверь приоткройте…

Не смея противиться воли своего сюзерена ополченцы разобрали завал и открыли дверь. Чувствуя, что силы на исходе Ярослав доковылял до порога, осторожно перехватил зажатый в правой руке нож так, чтобы теперь он был не спрятан ото всех параллельно его руке, а упирался в правый бок рыцаря и подставил тому ногу. Еще шаг и рыцарь, увлекая за собой Ярослава упал через порог, да так, что его и Яра тела мешали бы закрыться двери.