Ренегат (СИ)

Бегу дальше, минуя пару ветхих строений, и сворачиваю.

Наверно, Департамент-9 с высоты птичьего полета больше напоминает груду руин с круглой обширной площадью в центре. Раскинувшиеся длинной очередью приземистые жилища размещены вокруг этой несдвигаемой каменной свалки. Когда по большущих, натыканных везде и всюду, экранах показывают несметное богатство Помоны — столицы Богема: высокие дома, идеальные дороги, величественную Площадь Независимости — кажется, что Котел недавно забросали бомбами.

По знакомому пути пробегаю между двумя невысокими домами. Затем осторожно поднимаюсь по, сложенным друг на друга, громадным кускам отвалившейся стены. И снова спускаюсь. Когда-то здесь я едва не сломала ногу. А все потому, что не туда, куда надо ее поставила. С тех пор я стала более осмотрительной.

Перехожу через необъятную гору камней. После этого взбираюсь на пожарную лестницу четырехэтажного почти завалившегося здания, и прыгаю через перегородку, соединяющую два дома. Дальше запрыгиваю в окно по левую сторону. Не спеша, иду через большой зал, и поднимаюсь на третий этаж. Одна стена полностью отвалилась, вторая — еле держится и выглядит так, будто ткнув в нее пальцем, — она тут же рухнет. Я снимаю капюшон и слышу:

— Ты что здесь делаешь?

Останавливаюсь и вижу перед собой широкоплечего парня в черной куртке. Он сидит в окне, которое выходит на Дугу.

— Я потерялась, — жалуюсь я, — и совершенно случайно забрела сюда.

— Совершенно случайно?… Потерялась?… — задумчиво переспрашивает Лиам.

— Временами я сама не своя. Ты ведь знаешь… Совершаю глупые поступки и не думаю о последствиях.

— Да, в этом вся ты. — соглашается он.

— Иногда я задумываюсь: а не пора ли остановится?

— Не стоит.

— Правда?

— В этом и заключается вся жизнь. В глупых поступках. — уточняет он.

— Может быть. — вторю я. — Тут такое дело… — начинаю я вяло.

— Что случилось? — Озадаченное лицо Лиама меняется.

— Я на мели. — приободряюсь я. — Пришла одолжить немного буйства. Мне немного неловко, но у меня закончилось.

— О чем речь! Я же тебе должен. — от уха до уха улыбается он. Я смеюсь. — Я ненавижу, когда ты так делаешь. Всегда думаю, что что-то случилось.

Смеясь, подхожу к громадному окну, в котором он сидит. Мне нравится злить чересчур доверчивого и наивного Лиама, а он всегда ловится на мою незатейливую удочку. Лиам убирает ноги, и я примащиваюсь рядом с ним. На голову пылью сыпется бетонная крошка.

Не смотря на опасность; на то, что здание такое же ненадежное, как и остальные, мне нравится сюда приходить. В любой момент оно может рухнуть и похоронить нас заживо. Не думаю, что мне будет удобно лежать под толстыми тяжелыми плитами, но это место по-своему прекрасно. Отсюда отличный вид на дыру в Дуге, мол, посмотри, там то, что ты ищешь; то, что тебе нужно. Свобода…

У Лиама короткие, насыщено черные волосы и словно прозрачные серые глаза. Мы знакомы два года. Он сильный и высокий. Сейчас он мой единственный друг и верный союзник. Не знаю, почему он держится меня, ведь со мной даже говорить опасно. Наверно, хочет сесть со мной в тюрьму (если повезет). Впрочем, мне будет компания. Ведь в тюрьме тоже нужно с кем-то разговаривать и строить коварные заговоры.

— О чем думаешь? — спрашивает Лиам, касаясь моих волос.

— Да так, ни о чем. — бросаю я задумчиво.

Отец всегда говорил: держи мысли в голове, а слова — за зубами, и не позволяй им вырваться; иначе жизнь закончится раньше, чем предполагалось, ведь все предают. А если коротко: молчи, иначе завтра тебя расстреляют.

Это далеко не шутка. Никто не должен знать, что и о чем ты думаешь, даже те, кому вроде бы доверяешь. Всегда и везде есть подлые доносчики. Все имеет невидимые уши, даже пустырь и разрушенные стены. Дома тоже нужно держать язык за зубами, не то донесут и ничего, что мы живем под одной крышей. Отовсюду льется пропаганда Сейма, и она сделала свое хламное дело. Родители докладывают на собственных детей, дети — на родителей, и даже случайный прохожий, если ему покажется что-то странным, сразу же побежит в Администрацию жаловаться. На каждой улице есть мониторы, работающие на солнечных батареях. И Сейм с экранов приказывает доносить на несогласных с политикой или подстрекателей. Таких сразу же клеймят вредителями общества и поддают суду, казнят на площади выстрелом в затылок. Поэтому, даже Лиаму я не открываюсь. Он надежный и доказывает это каждый день. Но осторожность не бывает излишней.

— Ты давно здесь? — спрашиваю я.

— Недолго. — коротко отвечает Лиам, и отводит взгляд к Дуге.

Каждое утро выходных мы встречаемся здесь, в единственном месте, которое не просматривается камерами. Потом спускаемся к Дуге.

Дуга — не просто неприступная стена, граница и не надежная защита от диких зверей; это непробиваемые стены клетки, из которой никто не должен выбраться. Но все имеет фатальные недостатки и изъяны. Именно за этим полуразрушенным зданием, в фундаменте Дуги находится большая, рваная дыра. Кто ее проломил — неизвестно, но именно через нее мы пробираемся на ничейную землю — «серую зону».

Уловив печальный взгляд Лиама, я догадываюсь, о чем он думает. Сегодня мы безвозвратно уедем, и, возможно, больше никогда не окажемся ни здесь, ни за Дугой. И, вероятно, что мы так и не найдем весомого, в которое бесспорно поверят все, доказательства того, что мир не был уничтожен Великой Войной.

Мне кажется, что он огромен, и нам есть куда идти. Но всему свое время…

Изначально, это была моя сумасбродная, поселившаяся назойливой занозой в моем незащищенном сознании, идея — искать людей, предположительно, живущих за стеной. Нам все время нещадно вдалбливают, что на ничейной земле нет человеческой жизни, что там нет ничего кроме нескончаемых песчаных насыпов, оставшихся после свирепой бомбежки. Но позже подаваемая информация немного изменилась, и власть заговорила о возможных внешних врагах, сующих свой зложелательный нос в дела Богема и желающих нас поработить или съесть. Я не пропустила это мимо ушей, как пустой пшик. Я верю, где-то далеко есть мир, который мы должны увидеть.

В выходные дни мы, я и Лиам, на свой удручающий страх и повышенный риск выходим за Дугу, и продвигаемся как можно дальше. Пока что мы ничего не находили, кроме как скомканного крошечного листа бумаги (в Богеме давно не пользуются бумагой). Это важное событие произошло два года тому, зажег в нас бессмертную искру надежды, что за Дугой есть выжившие.

Я поглаживаю Лиама по волосам, потом кладу руку на его плечо.

— В такие моменты я вспоминаю, что ты девушка. — выдает он.

Мы непринужденно смеемся. Словно старые друзья над тонкой, лишь нам понятной шуткой. Ненадолго наши взгляды встречаются, и Лиам заметно смущается. Безусловно, он мне нравится и он хороший человек. Но у нас мало общего: он решительнее и сильнее меня, а я благодарна ему за то, что он не сторонится меня. На этом мои чувства к нему заканчиваются.

Лиам умолкает, потупив взгляд в пол.

— Я не могу оставить Лили. — молвит он задумчиво.

Лилиан — его младшая сестра. У него есть еще мать, а отца расстреляли несколько лет тому.

Полные тоски слова Лиама напоминают мне последнее, что наспех сказала Касс: «Мне так жаль вас оставлять». Хоть Касс тогда была спокойной и удивительно сдержанной, а на лице сохраняла подчеркнутую невозмутимость, но мне казалось, что еще немного и она разрыдается. Но Касс снисходительно улыбнулась, как ни в чем не бывало и, зайдя в длиннющий поезд, грациозно помахала рукой на прощание.

— Тебе придется. — говорю я. — Иначе тебя казнят.

— Я не боюсь. — отрезает Лиам. — Все мы когда-то умрем. Какая разница, когда именно?

— Твою мать заставят смотреть на это ужасное зрелище и сестру… — я затихаю, понимая, что наговорила лишнего.

Лиам подходит к краю бетонного перекрытия. Так, как стена давно отвалилась, разлегшись на земле большими и не очень камнями, он смотрит на косое покрытие соседнего дома.