Ренегат (СИ)

— Иди спать, Харпер! — приказывает Люк.

Возвращаюсь в комнату отдыха и падаю на кровать. В этот раз я не плачу, просто бешено злюсь на Люка. Развязывая, непонятно как заплетенные, чуть ли не рву шнурки. Я нормально их завязывала! Бросаю куртку на спинку кровати, но она перелетает и падает на пол. Расстилаю постель и прячусь под одеяло. Подушка мокрая. Переворачиваю ее, и снова ложусь. Так-то лучше.

Глава 3. Второе испытание

Понемногу согреваюсь. И обещаю себе больше никогда не плакать, что бы не случилось. Я слишком часто видела, как ломаются люди. Словно хрупкие спички, на которых надавили немного сильнее. Не хочу быть одной из них. Никогда в жизни, во что бы то ни стало, я не превращусь в утопающее в собственной никчемности, безнадежное и полностью раздробленное существо.

Мое, утомленное наивными предположениями, скудное воображение снова безудержно разгуливается. И, не смотря на косящую, сполна навалившеюся после окончания долгого дня, усталость, мысленно переношусь в то неопределенное время, когда умер отец. Тогда у меня совсем не было жизненных сил, они исчезли без промедления. Я была похожа на выжатый лимон, который вот-вот ссохнется и скоропостижно развалится. Целую неделю, самовольно оставаясь дома, бессмысленно сновала по комнате, пытаясь вспомнить, зачем поднялась с кровати, и снова ложилась.

В школе я не умышленно избегала встречи с Люком. Просто кроме осуждающих и косых взглядов проходящих мимо ребят ничего и никого не замечала. А они смотрели на меня, как на неизлечимо больную, распространяющую смертельную болезнь, и которою необходимо срочно изолировать. Может я, и правда так выглядела?

В один из серых дней, когда мне все было в тяжесть, особенно выяснительные разговоры, мы — я и Люк — встретились. После занятий он терпеливо поджидал меня во дворе под могучим раскидистым деревом, росшим там не один десяток лет, и служившим местом, где мы встречались после занятий. Выйдя из облупившегося здания, я остановилась, чтобы посмотреть на затянутое грозовыми тучами небо, — маленькими прозрачными бусинками накрапывал дождь. Я накинула капюшон и, как сомнамбула, побрела домой. Люк громко позвал меня, но я не остановилась, не придав его просьбе остановиться большого значения. Тогда он подбежал и крепко схватил меня за руку, и я не смогла высвободиться.

— Харпер, постой. Мне так жаль, что все так произошло. — сказал он.

— Ты ничего не понимаешь. Отпусти! — рявкнула я в ответ. — Мне нужно идти.

— Поговори со мной, пожалуйста.

Большую часть свободного времени, остававшегося после учебы и выполнения работ по дому, я бездумно тратила на Люка. С отцом в последние дни практически не виделась, обходясь лишь коротким времяпровождением с ним на площади и обменом несколькими приветственными фразами дома. Я ругала себя за это. Мне нужно было уделять папе больше времени, расспрашивая, хорошо ли у него идут дела, что происходит у него на работе, почему он часто грустит. Но кроме Люка тогда меня ничто не волновало, единственное, в чем я нуждалась: чтобы мой возлюбленный друг был рядом, и никого больше мне не требовалось. Испытывая ни с чем не сравненную боль и бездонную пустоту, я корила себя за то, что полностью посвятила себя любимому. И потребовав внимания, он разозлил меня еще больше. Я снова одернула руку, и, не сдерживая раздосадованных чувств, крикнула:

— Отпусти, ты мне жизнь испортил!

Уставшее лицо Люка исказилось. Я поняла: ему больно и обидно. Я по-прежнему самоотверженно любила его, но не извинилась. И, стремглав умчавшись домой, целый вечер безутешно рыдала в подушку. Она так пропиталась слезами, что ее можно было выкручивать.

На следующий день все было по-другому. Казалось бы, неисчерпаемая усталость иссякла, появились необычайная бодрость и неотъемлемое всепоглощающее желание немедленно поговорить с Люком. Я искала его, чтобы перепросить. Но, увидев меня, он показательно отвернулся. Естественно Люк понимал, что я намеренно соврала, но он оказался слишком гордым, и решил меня наказать. Мы почти год не разговаривали.

Полные тоски мысли расплываются. Появляется странное чувство, будто я парю над пропастью, и я быстротечно проваливаюсь в беспокойный сон. Но засыпаю, как мне кажется, всего на несколько коротких минут. Меня будит мужской, прорезающийся сквозь дурное сновидение, голос:

— Просыпайся!

В лицо светит мощный ручной фонарь — от яркого света болят глаза.

Я настораживаюсь. Что происходит? Почему все недовольно стонут и, насупившись, как малые дети, суетятся? Убирая упавшие на лицо волосы, сажусь. Ребята из Семьи в спешке одеваются. Фонарь поворачивают и среди быстро двигающихся теней, я распознаю сонную Еву: она надевает пиджак.

Спускаю ноги на холодный пол. И нахожу под кроватью ботинки.

— Рад сообщить, — слышу язвительный голос Фрэнка (кажется, он улыбается), — сейчас вас ждет второе испытание. Вы выложитесь по-полной, или… умрете. Строгое наказание, правда? Удачи. — завершает он, приказывая следовать за ним.

— Что еще за испытание? — ошарашено осведомляется кто-то.

— А какое первое? — звучит еще один вопрос.

— Куда мы идем?

Возле кровати наощупь нахожу пиджак. Встряхиваю его и надеваю. Приглаживая волосы, чтобы они не походили на недостроенное воронье гнездо, догоняю группу.

— Что происходит? — спрашивает Ева, когда мы идем по темному коридору.

— Не знаю. — отвечаю я еще сонным голосом.

— Мне это совсем не нравится.

Сначала мы идем из спальни в безлюдную, спящую Нору, затем сворачиваем к лифту. Первой, не без сопротивления, уезжает Ева. Через секунд тридцать лифт снова открывается и забирает Два.

Кто-то крепко хватает меня за руку, и тянет к лестнице, в темноту.

— Отпусти! — шепотом требую я. — Сейчас же!

Этот кто-то приставляет к моим губам теплую ладонь. Предполагая, кто это может быть, я продолжаю гневно возмущаться.

— Тсс! — шипит Люк. Мы поднимаемся на первые ступеньки. На стене горит факел, освещая левую сторону лица Люка. — На пару слов.

— В чем дело? — интересуюсь я, забрав от лица руку Люка.

— Испытание — игра на выбывание, — молвит он, оглядываясь вокруг. — Поняла?

Я киваю, хотя мне не совсем понятно, о чем он предупреждает.

— Найди выход. — продолжает Люк.

— Какой выход?

— Это ваше задание.

— Зачем ты это мне говоришь? — недоумеваю я.

— Это не важно. Просто найди выход, как можно быстрее. — повторяет он.

— Хорошо, я постараюсь.

— Обещай мне. — неотступно требует Люк. — Пообещай!

— Я найду выход. Обещаю.

Люк отпускает меня. Я снова становлюсь в очередь. Уезжает Одиннадцать… Двенадцать. У самых дверей Фрэнк, задержав меня, выдает наручные часы, показывающие исходное время — сорок пять минут.

— У тебя сорок пять минут. — Фрэнк растягивает губы в кривую ухмылку. — В противном случае… — Он задерживает дыхание. — Ты можешь не увидеть, каким будет следующее испытание.

Фрэнк будто испытывает необъяснимое удовольствие, предупреждая меня о вероятном конце. Лифт открывается. Я захожу в высокую железную коробку, мысленно исправляя слова Фрэнка: того, кто не найдет «выход» — убьют. Ведь обществу не нужны «слабые». Слабые и больные загрязняют общество. Отравляют его, как дым отравляет воздух. Дверь закрывается, и я понимаю, что Фрэнк не пояснил задание. Но почему? Мы должны сами догадаться? Наверно, это тест на смекалку. Конечно, власть давно очищает общество от «паразитов». Опасно быть не только слепым, глухим, или с бородавками, а и не в меру сообразительным. Все нуждаются в здоровых, сильных, умных, метких, в общем — одаренных.

Лифт движется едва ощутимо. До последнего момента не распознаю: поднимаюсь я или опускаюсь? Сердце неукротимо колотится, хоть я ретиво стараюсь держать себя в руках. Мне немного страшно. Почему-то в последнее время я много чего боюсь.

Дверь распахивается. Передо мной открывается просторная комната и длинный коридор. Прежде чем шагнуть, я вытягиваю ногу. И, убедившись, что у входа нет заранее приготовленной смертельной ловушки, ступаю вперед. Ежедневные походы за Дугу научили меня осторожности. Оступиться — ровно умереть. Часы дважды пикают, экран загорается ярко-синим, и начинается отсчет. Позади лифт беззвучно закрывается, отрезая путь обратно. И мне больше ничего не остается, как двигаться вперед.