Проклятие Шалиона

ороде, куда и собирались плыть изначально. И только через год, от нашего общего знакомого, рокнарского торговца, я узнал, как мой друг встретил смерть.

Кэсерил взял чашку.

– Как обычно?

– О да. Гениталии, большие пальцы рук – чтобы не мог показывать образ пятого бога… – Умегат дотронулся до лба, солнечного сплетения, пупка и сердца, прижав большой палец к ладони изнутри в жесте Четырехбожия, – большой палец символизировал Бастарда. – Они оставили язык, чтобы он мог предать своих товарищей. Он никого не предал. И после долгих пыток принял смерть на виселице.

Кэсерил коснулся лба, губ, солнечного сплетения, пупка и прижал ладонь с широко разведенными пальцами к сердцу.

– Соболезную.

Умегат кивнул.

– Я долго думал обо всем это. То есть тогда, когда не напивался до потери сознания, и меня не выворачивало наизнанку, и я не впадал в отупение. Да, юность… Все дается непросто. Наконец однажды я подошел к храму и вступил внутрь, – он вздохнул. – Орден Бастарда принял меня. Бездомному дали дом, одинокому – друзей, отверженному – честь. И работу. Я был… очарован.

«Настоятель храма». Умегат опустил кое-какие детали, понял Кэсерил. Сорок лет или около того. Не было ничего удивительного в том, что энергичный, умный, целеустремленный человек поднялся до такого уровня по иерархической лестнице храма. Непонятно лишь, откуда взялось это сияние вокруг его тела, словно свет полной луны над снежной равниной.

– Хорошо. Чудесно. Замечательная работа – сиротские приюты, расследования… А теперь объясните все же, почему вы светитесь, – вина он явно перебрал. И даже более того.

Умегат потер шею и слегка потянул себя за косу.

– Вы понимаете, что значит быть святым?

Кэсерил откашлялся, почувствовав себя неуютно.

– Ну, вы, должно быть, весьма добродетельны.

– На самом деле нет. Необязательно быть добрым. Или хорошим, – Умегат криво ухмыльнулся. – Согласитесь, жизненный опыт меняет человека. Материальные устремления становятся несущественными. В конечном итоге наскучивают и гордыня, и тщеславие, и жадность.

– А страсть?

Умегат просветлел.

– Рад успокоить, что страсти почти не страдают. Или, точнее, любовь, – Умегат осушил свою чашку. – Боги любят женщин и мужчин, обладающих великой душой, как художник любит тонкий мрамор. Но это не результат добродетели. Это воля. Воля – вот резец и молоток. Кто-нибудь показывал вам классическую церемонию чаши по Ордоллу?

– Это когда настоятель весь обливается водой? Впервые я услышал об этом, когда мне было десять лет. Тогда меня очень забавляло, что он обольет себе туфли, но мне было всего десять. Боюсь, наш настоятель храма в Кэсериле был склонен к безделью.

– Ну так посмотрите, вряд ли вы заскучаете, – Умегат перевернул пустую чашку донышком вверх и поставил ее на стол. – Человек обладает свободной волей. Богам нельзя вмешиваться в это. Сейчас я налью вино в чашку через донышко.

– Нет, не тратьте вино! – запротестовал Кэсерил, когда Умегат потянулся за кувшином. – Я видел это раньше.