Вельтаншаунг. Уровень первый (СИ)

Вельтаншаунг. Уровень первый

Опричник небес

Локация: до пробуждения

Подо мной стелился мрачный ночной лес, из которого наконечником гигантской стрелы прямо на север смотрел древний замок, подсвеченный зловещими красными огнями.

Оттуда, снизу, из каменного основания строений поднимался дрожащий воздух, похожий на пар из гигантской кастрюли, в которой варились грешники. Дьявольский чан бурлил. Невидимое миру черное пламя бушевало в самой большой, северной башне, оно билось в стенах, прорывалась через кладку ядовитыми змеиными языками.

Надо мной вилось черное знамя неба, продырявленное пулями созвездий. А с востока грозно надвигались непроницаемые облака, несущие в себе десятки пронырливых молний.

Гроза приближалась. Казалось, вместе с тучами на призрачном коне впереди Дикой охоты, несется разгневанный Тор, чтобы снова со всей силы шарахнуть молотом по замку Вестфалии, дабы обрушить гнев на людей, осмелившихся войти в сговор с лживыми рептилоидными богами.

Уже дохнуло свежестью. Упали первые просыпавшиеся бусины грядущего дождя.

Из замка, вместе со всполохами инфернального пламени, доносились гортанные слова песен, больше похожие на волчий вой и вороний грай. То был призыв.

А потом кто-то отодвинул магическую задвижку над замком. И оттуда, снизу, вырвался ослепительный черный свет. Вернее, это было полное отсутствие света. И оно проникало повсюду. В нем не существовало воздуха. Оно обжигало легкие и глаза. Оно пробило сердце и голову, оно стальной иглой пронзило трепещущее сердце. Тьма вошла в меня, точно нож в масло и рассекла мою жизнь пополам.

Я знал, что мне никогда уже не стать другим. Меня отравили жаждой мести. Я ощутил, как желание убивать вскипело в моей крови, как оно изменило мою суть на молекулярном уровне. Я больше не принадлежал себе!

Я молил, чтобы быстрее подоспела гроза, чтобы молнии ударили в сердце, испепелили бы мое тело до того, как я окончательно превращусь в зверя, алчущего крови! Только огонь небес мог выжечь из меня ту скверну, которую враги выпустили в этот мир.

Увы, но первым на пути тлетворного облака ядовитых испарений оказался именно я. Приняв на себя первый удар, я увидел вселенную глазами вырвавшегося на волю демона тирании. Мрак вокруг меня сгустился, он стал мной.

Я не сразу понял, что закричал. Дико, как раненный зверь.

Я терял себя, растворяясь в ужасе этой ночи.

Но где-то, в самом потайном уголке пылающей, скукоживающейся от боли души, я чувствовал, что все еще противостою рвущимся из-под земных разломов адским чудищам преисподней. Я хотел убить и себя, и этих крылатых порождений ночи и ужаса. Но только адские твари и могли дать мне сил для дальнейшей борьбы. А потом я упал.

Локация: до высадки

Очнулся я внезапно.

В груди болело. Голова раскалывалась. Во рту было так, точно туда нагадили. Только в мозгу не крутилась музыка, не летели обрывки разговоров, как после долгого кутежа. Нет. Внутри меня была бездна. Я ощущал неестественную пустоту в сердце.

Я помнил, как летел, точно ведьма на помеле к горе Блоксберг[1]. И еще я не мог забыть того ужаса, той ширящейся во мне тьмы, что прорвалась в небо Вестфалии прямо подо мной.

Это было дико, но чувство реальности произошедшего не покидало меня.

На самом деле все было не так. Я словно бы помнил две версии прошлого: настоящую и мистическую, иную.

Нас готовили в диверсионной спецшколе под Курском. Мое настоящее имя – Александр, как у Невского, у Пушкина и Блока. Меня выбрали потому, что мои предки жили в Западной Буковине и, хотя мы все знали и польский, и немецкий, и гремучую помесь языков – ридну мову, но думал я всегда на русском. Почему-то именно этому придавалось особое значение.

Мою миссию в тылу врага одобрил Глеб Бокия – самый странный чекист из всех, кто проверял меня в тридцать шестом. Он был небольшим, жилистым, точно взятым от сохи мужичком, но глаза его горели дьявольским огнем. Он был даже не богоборец, а богоубийца. Он прибыл в сопровождении двух громил, сверкающих начищенными сапогами. И он был единственным в штатском, без дурацкой фуражки с синим ободком, почему-то напоминавшим сгинувшие в пламени революции голубые мундиры Третьего Отдела.

А еще в этом Бокие было нечто птичье, хищное. Он смахивал на подрастающего ястребка, кружащего над поляной и высматривающего нас, точно сусликов.

Меня готовили именно как польского офицера, шляхича, который должен был стать видной персоной в сопротивлении.

Нет, никого не волновали амбиции угасающей Речи Посполитой. Более того, Москва уже готова была разорвать белого орла как курицу и разделить Польшу с союзниками немцами. Меня готовили не как лазутчика в Германию. Предполагалось, что я, окольными путями, внедрюсь именно в английскую разведку.

Великобритания всегда была самым коварным врагом!

Пока Гитлер вел «Цветочную войну», присоединяя немецкие земли одну за другой, он не представлял угрозы. Но вот Англия – этот серый кардинал в политике – вела тонкую игру. Островитяне всегда опасны.

Когда Варшава пала, я был ранен. Нашему корпусу целиком не удалось прорваться из Польши, но многие из нас небольшими отрядами ушли: кто на юг, кто на восток. Да, именно так меня и внедрили в Европу. И на меня, действительно, обратили внимание бритты.

В английскую диверсионную школу я попал в изодранном мундире несуществующей к тому времени армии с нашивкой «В.-J. Blazkowicz». Для них я был польским офицером, жаждущим мстить за отчизну до последней капли крови. Наш план сработал.

Две успешные операции в составе диверсионных англо-польских групп принесли мне славу не только стратега-разведчика, но и воина, выходящего живым из любой передряги. Я стал «легендой». Слух о моей неуязвимости достиг ушей сильных мира сего.

За три дня до нашего десантирования в сердце Германии нас принял сам Уинстон Черчилль.

Старик сидел в своем кабинете и курил сигару. Каждого из нас приглашали на собеседование по одному.

Признаюсь, когда я вошел в «святая святых», то поджилки у меня затряслись. Эти умные глаза прожженной политической «лисы» сверлили меня насквозь. Казалось, этот человек все знает, что он использует меня для своей личной игры, потому что двойные и тройные агенты – самые лучшие разведчики в мире.

Черчилль указал на лежащий на столе «Майн кампф»[2]:

– Читали?

– А должен? – я думал лишь о том, как бы себя не выдать.

– Врага нужно знать в лицо! – Черчилль пыхнул сигарой. – Гитлер рвался в Вену за Копьем Судьбы. Евреи и славяне ему нужны для жертвоприношений. Вы же поляк – вас не пожалеют – сразу отправят в крематорий.

– Именно поэтому я не могу остановиться. Я воюю не с человеком, узурпировавшем власть, а с государственной машиной, намотавшей мою родину на свои гусеницы. А Копьем Лонгина когда-то был совершен удар милосердия. Им добили Христа. Такой артефакт может сослужить злую шутку со своим новым хозяином. Укравший копье, от него же и погибнет.

– Позиция достойна уважения! – кивнул головой премьер-министр. – Вы отдаете себе отчет в том, что именно нас интересует?

– Секретные военные разработки! – отрапортовал я. – Все. Даже магические. Немец – человек практичный. Он не станет тратить деньги на то, что не приносит результата.

Черчилль улыбнулся:

– А, признайтесь, вам хочется снова оказаться под бело-красным знаменем, но не под нашим?

– Да! – сказал я и внутренне сжался. Я не знал, что хотели от меня услышать.

– Что ж, идите Блецкевич. – Уинстон подмигнул. – Или кто вы там на самом деле. Пока мы нуждаемся друг в друге.

Я вышел из кабинета весь покрытый холодным потом. Я уж думал, что меня сразу увезут в застенки. Но – на этот раз повезло.