Вельтаншаунг. Уровень первый (СИ)

После аудиенции нас собрали всех вместе и отправили на последний инструктаж.

Локация: десантирование

Небо было непроницаемым. Оно походило на разлитые чернила. Размалеванные «Мессершмитты» несколько раз проходили мимо нас на бреющем полете.

Мы плелись ниже радаров, ползли над самой землей. Тихо, пугаясь собственных моторов. Молодчики Люфтваффе и зенитчики, стоящие на рубеже немецкого неба, пропустили нас.

Мы молились, чтобы нас совсем не заметили. Отчаянно хотелось верить, что враги не заманивали нас, чтобы потом одним ударом снести и растоптать своими сапогами. И бог сжалился над нами.

Впереди замелькали благословенные огни.

Приближающийся оплот, твердыня нацисткой империи выглядела вовсе не как неприступная цитадель. Она напоминала наконечник стрелы.

Мне вспомнились слова Черчилля об одержимости Гитлера военными артефактами. Да, именно в таком замке и стоило хранить Копье Судьбы. И даже мифический Грааль, исчезнувший во мраке истории и в водах баварского озера, сейчас, наверняка, был спрятан именно здесь.

Немцы всегда умели выбирать удивительно красивые места для своих замков. Недаром, в каждом немце живет художник. Ведь даже их проклятый фюрер – умел рисовать. Его акварели, если не знать об их авторстве, вполне могли бы украсить стены любого дома. Нам показывали их во время инструктажа.

Вевельсбургский лес темнел под нами напружинившимся зверем. Мне казалось, что он живой, что это не деревья чернеют во мраке, а поднял голову и принюхался сторожевой пес нацистов, их знаменитая овчарка.

Самолет набрал ту минимальную высоту, чтобы у нас успели раскрыться парашюты. После сброса, пилот снова должен был нырнуть к земле и ужом просочиться назад, за пределы этого мифического государства.

– Пора! – раздался приказ.

Люк под нами раскрылся.

Лес поднялся на свои лапы, заурчал. Мне даже показалось, что я чувствую звериный запах.

Мы падали в эту распахнутую пасть ночи один за другим.

Я дернул за кольцо. Оно заело. Запаска – тоже не сработала. Я камнем летел на стремительно приближающийся частокол деревьев.

Надо мной распахнулись черные, трепещущие на ветру цветы парашютов. Похоже, не повезло только мне одному.

А потом я почувствовал это. Из недр земли, не из замка, а из глубинных тоннелей поднималась вверх волна эфира. Я ощутил это как порыв смерча. Это походило на электричество: ничего не видно, но стоит к нему прикоснуться, – и ударит током!

Да, именно это я и ощутил: неведомую электрическую, вполне осязаемую волну, исходящую снизу.

И сразу же боль взорвалась в голове. Видимо, скакнуло давление, потому что я почувствовал, как из носа пошла горячая кровь.

Определенно, немцы что-то придумали, они поставили над своим замком нечто более эффективное, чем радары. Они придумали электромагнитное поле, проходя через которое, мы испытывали не только боль, но и страх.

Да, ощущение было жутким. В эти секунды мне казалось, что смерть лучше полета в этом невидимом облаке.

Рука моя судорожно сжималась и продолжала рвать кольцо. Я никогда не сдаюсь. И если мне суждено погибнуть, то в бою, а не безвольной марионеткой, лижущей следы врагов!

В последний момент, когда надежда на спасение умерла, парашют все-таки раскрылся. И вскоре я зацепился за ветку, которая затрещала, но не сломалась и удержала меня от падения.

Товарищей, конечно же, снесло в сторону. Они приземлись где-то все вместе.

Когда я спустился вниз, снял автомат с предохранителя, уши мне резанул рев мотоциклов. Проклятые нацисты все-таки засекли нас. Возможно, над замком, и правда, есть какой-то магнитный купол, который мы и продырявили. Иначе как еще можно объяснить скорость их появления? Ну, разве, что в нашем штабе был «крот». И нас здесь ждали «тепленькими».

Солдаты глушили двигатели где-то совсем рядом, видимо, на опушке.

Я слышал лай собак. Значит, овчарок они привезли в люльках!

Нет, от такой облавы не уйти. Они знают местность, а я изучал ее лишь по карте.

И все же я побежал. Надежды вырваться из сужающегося нацистского кольца не было, но отчаяние – это удел нытиков и интеллигенции!

Понимая, что фашисты прочесывают лес с собаками, я знал, что таиться бессмысленно. И все же старался бежать так тихо, насколько мог.

Лес во мраке таил ловушки: сухие ветви, трескающие под ногами подобно выстрелам; овраги, укутанные тьмой.

Очередная ветка под ногой хрустнула громче обычного. И тут же, словно черт из табакерки, выскочил темный силуэт. Я готов был поклясться, что у врага были рога. Возможно, он был в средневековом шлеме. Передо мной возник сущий демон и усмехнулся: «Гутен абенд!»[3]

Выстрелить я не успел. Противник оказался проворнее. Он использовал автомат как дубину, точно неандерталец, охотящийся на зверя.

Хрясь! – и я потерял сознание.

Локация: одиночная камера

Пробуждение было мгновенным.

Я помнил и свой полет над замком в теле какой-то птицы, и реальное падение с нераскрывшимся парашютом.

Эта двойственная реальность, налагающаяся друг на друга, сводила с ума. Ясно было, что это сны смешиваются с былью, но понимание этого приходит не сразу. А, кроме того, мозг не верит в эту «кровавую Мери», он не понимает, почему воспоминания скользят друг по другу, но не смешиваются.

Впрочем, думать было некогда.

Я рванулся с кровати, но мое движение сдержали наручники. Это только на плакатах фашисты бывают глупыми и заносчивыми. На самом деле немцы осторожны и до омерзения педантичны. Они всегда выполняют свои гребанные инструкции.

Я попытался выскользнуть из железных клешней, но куда там! Это только в шпионских романах диверсанты не боятся немецкой стали. Освободиться можно, если сам отгрызешь себе руку, словно дикий зверь. В общем, если враг не отстегнет хотя бы одно запястье – побег невозможен!

Но ведь не будут же меня вечно держать на привязи! Они поймали диверсантов – грех таким «уловом» не похвастаться перед окружением Гиммлера.

Наверняка, еще поведут для душеспасительной беседы к эсесовцу уровня не ниже штурмбаннфюрера. И это будет мой единственный шанс.

За приоткрытой решеткой на двери камеры, в которой меня распяли на деревянной кровати, мелькнула синяя вспышка, запахло озоном, точно рядом ударила молния. Боже, они пытают, увеличивая разряды тока!

Словно в подтверждение догадки кто-то дико закричал, сорвал голос в фальцет, а потом внезапно смолк.

– Чертовы янки! Да они же дохнут как мухи! Как таких только в армию берут! Клаус, иди за следующим! – голос фашиста был резким, каркающим.

– Герр доктор, – залебезил подростковый ломающийся баритон, – диверсионная группа была из пяти человек. В резерве у нас остался всего один десантник, да и тот без сознания.

– Что ж ты мне, Клаус, все веселье портишь? Последний, говоришь? Все равно, тащите его сюда. Но без Фридриха в камеру не суйся, понял, малыш?

– Так точно!

– Постой, Клаус! – раздался дребезжащий и безжизненный смех. – Ты не пробовал еще человечины? Не побрезгуй – в остывающей крови живет сила! Последний вон как хорошо прожарился: чуешь запах?

Раздался рвотный звук.

– Великий Вотан! Ну как с вами работать, Клаус? Иди уже отсюда! Весь кабинет мне испачкал.

– Я не специально…

– Кто бы сомневался! Умойся. И ведите уже сюда последнего. Меня сегодня пригласили на ужин. Вино, наверное, греется, устрицы пищат в предвкушении, когда мы их трескать начнем... – доктор то ли пролаял, то ли издал смешок. – Ах, да, Клаус, ты же идейный ариец и вегетарианец – тебе не дано быть богом. Но задерживаться здесь я не собираюсь. Скучно с вами, господа эсесовцы.

Через пару минут засов на моей двери хищно лязгнул. Вошли двое. Один – совсем еще мальчишка: белобрысый и лопоухий. Его восторг на лице был подпорчен выражением добровольческой муки. Видать, этого ребенка только оторвали от дома и от матери.