Пугачев Победитель

Такие люди теперь вот как дороги. Ведь партизан- м но без удержу разрастается. На одном Урале уже и'и до пятидесяти отдельных отрядов под общим дством Михельсона, который держится возле

У нас тут одно время ходил слух, будто где-то

| м чужих землях императрица Екатерина Алексеевна

.мнилась!—вымолвил князь Курганов.— Будто бы

частливой случайности удалось ей спастись при

I лении «Славянки» «Агамемноном», ее подобра-

ми па свою лайбу чухонцы, не зная, с кем имеют дело, К и дпетавили в Або. Оттуда перебралась она в Гданьск

'i i ii ли...

• Слух верен: появилась такая особа в Гданьске. ■ II > I корее всего самозванка, может быть, даже помешанная. Лицом на покойную государыню не похожа совсем. Смуглая, черноглазая, черноволосая. Агенты прусского короля, было, уцепились за нее: хитер Фридрих, на одном луке две тетивы держит. Не выгорит с Емелькой, так, может, мнимая Екатерина пригодится- Однако, не повезло: у самозванки любовник был, беглый гренадер какой-то, так он ее из ревности прирезал там же в Гданьске!..

А еще поговаривают, где-то цесаревич Павел Петрович появился...

Левшин и молодой Курганов переглянулись.

Ну, будет об этом! — сказал, поднимаясь, Левшин.— Хотелось бы побыть с вами, да нельзя. Дел у нас с Петром Иванычем немало. Перед уходом из Казани заглянем еще. А теперь позвольте пожелать доброго здравия.

Они простились и вышли...

ГЛАВА ВТОРАЯ

О

тпраздновав в московском Кремлевском дворце первый день Рождества, «анпиратор» со свитой и многочисленным конвоем выехал из своей | голицы рано утром 26 декабря на медвежью охоту и Раздольное в ста двадцати верстах от Москвы. I im было огромное имение графа Алексея Петровича Шереметьева, отобранное теперь в казну. Вышло это гощ ршенно неожиданно для всего «двора» и особенно для двух главнейших приближенных Пугачева: I делавшегося после взятия Казани «генерал-анше- фом» бывшего поручика Минеева и ставшего импера- горским канцлером князя Мышкина-Мышецкого. За Несколько дней до святок главный управляющий Пыишими имениями Шереметьева вологжанин Чугу- нои. родственник Голобородько, страстный охотник, I пучайно заполевал близ Раздольного редкую в мос- коиской окруте дичину, могучего сохатого и немедленно же воспользовался этим случаем, чтобы на- номнить о себе «его царскому величеству», привезя Пугачеву «в презент» замороженную тушу оленя, икобы от имени крестьянского населения Раздольного и других отписанных в казну земель Шереметь-

на Занимавшие в новом правительстве высокие

Юшка и Прокошка Голобородьки, которые

уги пенно покровительствовали Чугунову, облегчили иму доступ к «анпиратору». Шустрый вологжанин, нрноывший с двумя дюжими сыновьями, белокурыми и с "чубоглазыми статными парнями, кроме оленя, Пип челом «его царскому величеству» старинным

• ьрлпым жбаном времен Михаила Федоровича, полным венгерского сладкого вина из погребов Шереметьева, двумя позолоченными кубками и роскошной медвежьей шкурой, удивившей Пугачева своей величиной.

Великий и преславный государь! — льстивым голосом говорил Чугунов, низко кланяясь и показывая на медвежью шкуру.— Не обессудь на нашей бедности! Чем богаты, тем, значитца, и рады! Для согревания твоих царских ножек, коли вздумается твоему величеству в саночках по снежку прокатиться...

Матерый был зверюга!—удивился Пугачев, косясь на медвежью шкуру.— Мне таких, признаться, и видывать не приходилось...

Чуть было не обмолвился, что, мол, «у нас на Дону ведьмедев не водится», да вовремя прикусил язык.

Матерый, матерый был Михайло Иваныч! — зачастил обрадованный приемом Чугунов.— Одначе, попадают и побольше его. Вот, примером, наши же лесничие по первому снежку обошли берлогу, что раньше не примечали: залегла в ней большущая медведица, матка, а с ней двое малышей, первогодков да пестунчик препорядочный...

Убили? — полюбопытствовал «анпиратор», поглаживая корявой рукой длинную пушистую шерсть медвежьей полости.

Не! Как можно?! — возразил Чугунов.— Только, значит, обнаружили. Ну, мне доложили. Порядок соблюдают. При графе самому докладать было велено. Он, граф-то, медвежатник. Сам любил медведей на рогатину поднимать. Ну, а как теперь именьице стало царское, то, значитца, и которая животная в ем — тоже царская стала. Так оно и выходит, что ты, батюшка великий осударь, всему хозяин. Ну, и докладаю я тебе, а уж ты сам порешишь, как быть: прикажешь поднять—подымем, охотников-то у нас немало, а пожелаешь сам потешиться, так тому и быть. А мы твои верные слуги...

Тусклый взор Пугачева заблестел.

— Давно не охотили на медведя,— вымолвил он iciiBO.— Поди, и позабыл, как брать-то ихнего брата.- Да вспомнить? Ай побаловать свою душеньку?

А что же? Зачем дело-то стало? — поддакнул ' I у гунов. — Лихо оборудуем. Мигни только, великий государь!

А ты как думаешь, твое превосходительство?— обратился Пугачев к присутствовавшему при приеме даров старому князю Мышкину-Мышецкому.

А что мне думать? — сухо ответил тот.— Дел-то, конечно, не оберешься. Вот, я опять с важным до- к ладом..

А ну их к ляду, твои доклады! — рассердился Пугачев.— Что это, право? Дыхнуть вы мне не даете, господа министры! Лезете, как мухи на мед. Ни днем, ни ночью покоя не даете. Вас ублаготворять, так и гнать не пришлось бы. Что я, двужильный что ли али каторжный какой? Гульнуть хотда — нельзя: законы гам какие-то обдумывай. Поохотиться в кои-то веки pa I потянуло — «делов много», нельзя! Проехать куда к I пашей Москвы постылой вздумалось—никак нель- |д посланника там какого-то, черта лысого, приймать кадоть.

Мышкин, пожав плечами, еще более сухо ответил: Воля вашего величества. Мне что? Могу и подо- | дать с докладом.

Да о чем доклад-то? — угрюмо осведомился Пугачев.— Поди, опять о полячишках?

По польскому вопросу.. Получивши вчера новую

с кого короля дипломатическую декларацию-.

Ох, и допекли же меня полячишки! Ох да и скручу же я этих панов в бараний рог! — вспылил Им ачев.— То есть, так расчешу... Житья из-за них нет, Ч" | лятых! Лопнет, ой, лопнет мое терпение!

Мышкин-Мышецкий чуть приметно улыбнулся кон- оо ами губ. Не замечая его насмешливой улыбки, аш усивший удила Пугачев уже почти кричал:

Отписывай крулику ихнему сам, присходитель- ство. Моим именем. Да навороти, чтобы панам под душку подкатило. Подопри-ка им бока! Пожестче! Остерегайтесь, мол, раздражать его анпираторское величество, а то как бы он вашу Польшу, словно матерую медведицу, на рогатину не посадил. Не уйметесь, так, мол, ждите гостей в Варшаве да в Кракове. Иди-иди, князь! Пиши! Мое слово твердо! И слухать ничего больше не хочу. Надоело!

Да дело-то разобрать бы надо!

Дело не медведь, в лес не убежит. Вот съезжу в Раздольное, разомнусь малость, освежусь, а когда вернусь, то и разберусь. Слово мое твердо: поеду брать шереметьевскую медведицу. А ежели что, то опосля подниму на рогатину и варшавскую. Поди, не тяжель- ше будет. Иди, иди, князь! Не серди ты меня, ради Исуса!

Мышкин-Мышецкий, видя, что на «анпиратора» нашел его «стих» и сговориться с ним все равно нет возможности, молча поклонился и отошел в сторону.

Ну, а ты, наш енаралиссимус? — обратился Пугачев строптивым голосом к безносому Хлопуше, который по привычке прикрывал обезображенное лицо платком.— Неужто и ты в меня вцепишься да будешь отговаривать от медвежьей охоты?

Хлопуша, подумав, хриплым и гнусавым голосом ответил:

Нет, по мне, осударь, как тебе захочется. Потянуло погулять, вольным воздушком подышать,— ну-к что ж? Справимся и без тебя... Да ить ненадолго укатишь-то?

Дня на три.

Невелико время. Да и не так уж далеко. Случись что, мигом оповестим. На кульерских.

Тень тревоги и подозрения легла на одутловатое лицо «анпиратора». Искоса посмотрев на Хлопушу, он деланно небрежным голосом спросил:

А сам-то ты тут, в Москве, что ли, останешься?