Я, подельник Сталина (СИ)

.....Душно в доме. Самат попросил хозяев устроить лежанку на сеновале. Перебитое тяжелой пулей правое плечо немилосердно ныло, однако чувствовал - дело пошло на поправку. Русский доктор Зуев из Поляковки два раза ставил укол. А может и больше колол, когда был в беспамятстве, этого он не знал. По невежеству даже не задумался, а что же ему так помогло? А ведь совсем было загнулся - рана воняла и гноилась, валялся в бреду и горячке. Да если бы и спросил, товарищ Зуев вряд ли смог бы ответить. Выдали ему в райбольнице десяток ампул с белым порошком, промаркированных лишь символом П-1, и на словах объяснили, в каких случаях и как производить инъекции. А еще потребовали в письменном виде представить отчет о воздействие экспериментального снадобья. К началу мятежа Поляковский врач по личным делам оказался в Наврузово случайно. Когда все завертелось-закрутилось, возвращаться не рискнул, решил переждать тут. Тем более, для опытного лекаря работы и здесь хватало. Когда же к одному из селян привезли раненого в тяжелом состояние, решился попробовать таинственный П-1. И был просто потрясен, сработало почище сказочной «живой воды»: практически обреченный молодой мужчина сразу пошел на поправку. Добрейший Петр Кузьмич сильно удивился и расстроился бы, если узнал, что его пациент смутьян и убийца. Но это еще смогло бы уложиться в его голове. А вот разузнай о содержимом П-1, никак не смог бы поверить. Чтобы плесень лечила человека, быть такого не может! Плесенью, гнилью и прочей гадостью только травятся. ...неисповедимы пути Господни: Самат, с плесенью в душе, сеял смерть, а вот настоящая плесень оказалась способной противостоять смерти. Только спустя несколько лет товарищ Зуев узнает, П-1 - секретнейший проект молодого Советского государства по разработке и производству пенициллина. Товарищ Сталин лично курировал работу закрытой лаборатории при Ленинградском университете, а в Белебее уже закладывался биохимкомбинат. Но это прояснится позже. Пока же, хотя показания по применению были несколько иными, вколол остатки лекарства заведующему местным маслозаводом. Молодой парень, даже неженатый, а жаловался на боли в затылке. Действовал по наитию, наубом, вроде помогло. По крайней мере, сам Агзам утверждал - «Будто заново родился!» Ну, дай-то Бог, юноша ему сразу приглянулся учтивостью, что отнюдь не препятствовало живейшей любознательности. Ишь чего учудил - интересуется возможностью ампутации жира у курдючных баранов. Петр Кузьмич ошарашено переспросил - с чего это ему в голову пришла такая, мягко говоря, странная идея? Юноша повел его в хлев и показал на баранов. Животные в задней части до того заплыли жиром, даже ходить не могли, сразу садились на хвост. Агзаму пришлось смастерить и прикрепить к задней части деревянные тележки. С колесами бараны худо-бедно передвигались.

-Товарищ доктор! Вот у ящерицы хвост отрываем, ей даже не больно, убегает и у нее сразу новый отрастает. Представьте то же самое с баранами - всегда будет свежий жир для шурпы (бульона)!

Товарищ Зуев остудил его пыл, какими лекарствами ни пичкай, хвост по-новому отрастать не будет. Овцы и бараны устроены по другому, нежели ящерицы. И добавил - теплокровные животные чувствуют боль так же, как и человек.

-Нет-нет, тогда не надо! Грех мучить животное, - энергично замотал головой юноша, - я лучше что-нибудь другое придумаю.

Пенициллин, не доставшийся баранам в виду бесперспективности предложения юного зооинженера-любителя, Самата исцелял чудесным образом. Но настроение у него было прескверное, по разговорам приютивших сватов было понятно - мятеж или провалился, или затянулся на неопределенное время. В любом случае надо отсюда валить. Как бы не прознали, на чьей стороне он выступал и как был ранен. Ведь в Наврузе по-прежнему верховодят большевички. Хорошо хоть, председатели хозяйства и сельсовета со своими активистами ускакали в райцентр. Приедут, обязательно станут допытываться. После тяжких раздумий Самат решил уходить на заре следующего дня. В казахские бескрайние степи, лишь бы подальше отсюда. С провиантом на дорогу проблем не будет, подсмотрел - хозяйка держит припасы в леднике во дворе, дверь не запирается. Нехорошо, конечно, воровать у родственников. Для собственного самоуспокоения Самат пробормотал башкирскую поговорку, смысл которой сводился к следующему - мол, сват такой же родственник, как из козла добрая скотина. Главное - у малолетнего сынишки свата Баязита разузнал, где ходят кони на ночном выпасе. Сторожей немного, 3-4 подростка. К концу ночи будут спать без задних ног, добудет он себе лошадку. А если по глупости станут препятствовать, тем хуже для них. Самат погладил топор, упрятанный у изголовья. Ни винтовки под рукой, ни сабли, даже ножа. Пришлось тайно позаимствовать у простодушного хозяина сей инструмент, одинаково сподручный и для бесхитростной крестьянской работы, и ....и для всего остального. Не дрогнет рука перед убийством. Ни при какой погоде книг Самат не читал. Очень сильно удивился бы, если каким чудом вычитал афоризм, дескать, боль очищает душу. Это, наверное, умствования философов, у которых порез пальчика перочинным ножичком канает за боль. А когда пуля калибра 7,62 миллиметра разносит в крошево кость, потом из раны пытаются выцарапать застрявший свинец.... Врагу такого не пожелаешь! Страдания последних дней окончательно выжгли душу Самата, не осталось там места ни для милосердия, ни для всего прочего, светлого и теплого. Только ненависть, холодным свинцом заполнившая его от кончика волос до мозоли на пятках. Ненависть ко всему миру, заставившему испытать невыразимые муки.

Когда внизу скрипнула дверь, Самат даже не насторожился. Время обеда, наверное, сватья несет покушать. Но вместо привычной лапши с бараниной (овцу забили в его честь) неожиданно в проеме лаза образовался незнакомый мужчина, чуть старше самого Самата. В правой руке дулом кверху держал револьвер, левой рукой поигрывал небольшим ножом.

-Ты кто, что тебе надо? - у раненого от явственного предчувствия последующего ужаса перехватило дыхание. Он даже не обратил внимания на увязавшегося за незнакомцем смуглого парня из местных. Ледяные глаза пришельца не обещали ничего хорошего.

-Да так, зашел передать привет от дружного коллектива курсантов и преподавателей ширката «Урал», - тот скривил тонкие губы в глумливой усмешке, - небось, уже заждался? Да и твоим подельникам скучно без тебя в аду. Из всего поганого десятка ты последний, кто оскверняет своим дыханием белый свет!

Никак не ожидал товарищ Сафин подобной прыти от раненого: стремительно взметнувшись с лежанки, оказался в опасной близости. И не абы как, а с топориком, невесть как оказавшимся в здоровой руке. Еле успел отпрянуть. Выстрелил. Вернее, нажал на спусковой крючок. Грохота и привычной отдачи в руку не последовало. Видать, Ахмет-абзый хранил патроны в сыром месте - осечка. А Самат наседает, крутил топором будто мельница лопастями в сильный ветер. К сожалению, оказался левшей, рана в правом плече ничуть не сказывалась на его прыти. Уходя спиной вперед от очередного удара, Ирек споткнулся обо что-то невидимое на полу, полетел кубарем. Глядя на моментально нависшего над собой врага, с тоскливой ясностью осознал - уйти от удара, развернуться через бок никак не успеет. Товарищ Сафин тоскливо зарычал от бессильной ярости.

У каждого уважающего народа есть какой-нибудь национальный вид борьбы. У башкир это «курэш». Обхватываешь супостата полотенцем за поясницу, до хруста прижимаешь к себе и, изогнувшись назад, перекидываешь через себя. Несколько вариантов по сути одного и того же броска. Но нечего пенять на скудость арсенала приемов, поначалу следует разобраться в причинах оного. Это только японским селянам приходилось ходить даже без ножичка: захочешь жить, быстро освоишь искусство «безоружной руки», в просторечие именуемого каратэ. А вот какому-нибудь древнему тюрку весьма проблематично было бы доходчиво объяснить, зачем это денно и нощно отрабатывать, скажем, «руку-меч», когда всамделишняя булатная сабелька всегда под рукой? В конце концов, надо уважать универсальнейший закон экономии труда! Не говоря уж об эффективности. Враг далече - метай на здоровье (свое, естественно, а не противника) калены стрелы, приблизились - попробуй ссадить с седла тяжелым копьем. Никак неймется неприятелю, увернулся, гад верткий, от малого и большого острия, тут настанет черед сабельного боя. Начнет пытаться фамильярно прижаться телом, сократит дистанцию до неприличной близости - на такой случай припасен кинжал-ханьяр. А вот представьте такую ситуацию: клинок у врага оказался более честного булата, перерубил с мерзким скрежетом твое оружие. Или, скажем, выбил мощным ударом. Что делать, фехтовать кинжалом против сабли не очень вдохновляет, да и пока вытащишь из ножен, он тебя вдоль и поперек нашинкует в лапшу-тукмас. Вот на такой форс-мажорный случай изначально и предназначался «курэш»: утерявши клинок, моментально сократить дистанцию, сковать руки ворога железными объятиями за подмышки. Короче, попытаться помножить на ноль преимущество вооруженного человека перед собою, пацифистом поневоле. А сумеешь при этом брякнуть оземь со всей его тяжелой защитной амуницией, так это будет уже полная победа.