Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

У нас тоже веселье — ахтырские гусары из Третьего Особого полка красуются перед дамами, те злонамеренно их не замечают и бросают томные взгляды на казаков лейб-конвоя, красногвардейцы с видом превосходства смотрят на всех, а сводный хор дьяконов поёт нечто фривольное, в некоторых местах нарочито неразборчивое. Песенников залихватским свистом поддерживает сам князь Платов-Донской… Вот уж от кого не ожидал подобного ребячества! И общая атмосфера поезда какая-то карнавально-маскарадная — чувствуется приближение масленицы? Так до неё ещё…

Военный министр в веселье участия не принимает — даже лёгкий морозец не мешает Аракчееву читать толстую книгу, время от времени делая на полях пометки карандашом. Новая страсть — переигрывать сражения древности при условии применения обеими сторонами скорострельных винтовок и артиллерии, захватила Алексея Андреевича целиком. По его расчётам Цезарь не имел ни малейшего шанса на успех в галльских войнах, а Ганнибал не только разрушил Рим дважды, но и дошёл до Индии. Вполне нормальное увлечение, всяко лучше амурных похождений фельдмаршала Кутузова.

А не было ли ошибкой доверить подготовку Москвы к встрече двух императоров Михаилу Илларионовичу? Или зря переживаю? Но не Бенкендорфа же посылать, особенно после недавнего конфуза с полным провалом учений его разведшколы. Справиться бы он справился, только без меня ему на глаза Христофору Ивановичу лучше не показываться — строгий отец не прибьёт, но может, воспользовавшись моментом, потребовать жениться. На ком? Найдёт на ком — в Москве из каждого окошка по три княжны да две графиньки выглядывает.

— О чём задумался, Павел? — женский извечный вопрос. Не могут изобрести иное начало разговора?

Мария Фёдоровна говорит тихо — рядом с ней, закутанная в меха так, что только нос наружу торчит, посапывает самая младшая из фрейлин. Зачем маленькую девочку тащить в этакую даль? Ладно бы летом, но сейчас? Не понимаю…

— Душа моя, может быть отправим девочку домой?

— Она не должна расставаться с братом, это, во-первых! — императрица непреклонна. — А во-вторых, с кем Даша останется в Петербурге, с нашими сорванцами? Ты знаешь, кто на прошлой неделе научил курить любимую обезьянку княгини Хованской? Или отчего попугай в оранжерее начал ругаться на военно-морском языке?

— Я разберусь по приезду обратно! — о том, что попугай присутствовал при приватном разговоре с Александром Фёдоровичем Беляковым, лучше тактично умолчать.

— Уж разберись пожалуйста.

— Но быть может поручим присмотр Дарье Христофоровне Ливен?

— В их семье достаточно двух гусаров, а при таком присмотре мы получим третьего. Нет уж, пусть с нами едет.

Даша, из-за которой разгорелся спор, родная сестра сержанта Михаила Нечихаева и приёмная дочь генерала Борчугова — Мария Фёдоровна обещала обоим принять посильное участие в судьбе сироты, и выполняет обещанное сверх сил. Смольный институт отвергнут императрицей как рассадник разврата и прочих непристойностей, иные заведения показались недостаточно благородными, и, после недолгих размышлений, девочка осталась жить у нас, ежедневно навещая своих увлечённых службой гусар. Не поверите, но теперь по утрам мне приходится бросать все государственные дела и вести уроки арифметики да истории. Со следующего года ещё география прибавится.

— Знаешь, — продолжила Мария Фёдоровна, — ты никогда не задумывался о впечатлении, производимом тобой на Европу?

— Вот уж на что нас…

— Не смей грубо выражаться при ребёнке, даже при спящем!

— Да, извини… На мнение Европы мне наплевать. Я прекрасно осознаю глупейшее положение своего прадеда, в погоне за так называемым признанием хлеставшего пиво в голландских рыгаловках, и позволявшего снисходительно хлопать себя по плечу неотёсанным ублюдкам в заляпанных дерьмом деревянных башмаках.

— Я просила…

— Ещё раз извини. Так вот… если Европа хочет иметь своё мнение, то пусть прочитает его на остриях моих штыков, там крупными буквами написано. Пусть русский учат, пригодится.

— Печально.

— Что именно?

— Нельзя все проблемы решить одной грубой силой.

— Но большую их часть можно, верно?

— Хочешь, чтобы тебя боялись?

— Добро должно быть с кулаками. А лучше с винтовкой и гранатой.

— Зря.

— Сможешь предложить что-то иное?

— Для тебя? Нет, — улыбнулась Мария Фёдоровна. — А я хочу дать миру сказку о России. Сказку о волшебной стране, где у каждой маленькой девочки есть шанс стать принцессой. Не родиться ей, а именно стать.

— Как Марта Скавронская?

— Дурак!

— Извини.

— Не извиню. Ты в этой сказке будешь добрым волшебником.

— Каким?

— Добрым. Это тебе в наказание.

— Ага, понятно. И подарю маленькой девочке хрустальные туфельки?

— Что за вздор? В них же ходить совершенно невозможно! Туфельки самые обычные.

— А где волшебство?

— Не будет никакого волшебства. Вот принц будет. И любовь будет, и свадьба. А добрые волшебники должны пить цимлянское, кричать «Горько!» и дожидаться внуков.

— Вот оно, значит, как…

— Именно так, — императрица смотрит с вызовом. — Это тебе с женой повезло, а своим сыновьям я не желаю выбирать невест среди захудалых немецких побирушек!

Гитлер капут, бля… Мне нечего больше добавить…

Мы переночевали на какой-то почтовой станции, название которой тут же вылетело из головы, и наутро удивительно быстро поехали дальше. Дорога странным образом воздействует на женщин — отправившись из дома после утомительных и долгих сборов, они разом превращаются в решительных и целеустремлённых особ, способных путешествовать почти без остановок, лишь бы поскорее вернуться к привычному уюту и комфорту.

Про вчерашний разговор не вспоминали, просто сидели и смотрели в разные стороны, пересчитывая полосатые верстовые столбы, а будущая принцесса Дашка тайком протащила в возок полную муфту заранее слепленных снежков, и безнаказанно обстреливала старшего брата. Тот не отвечал, боясь засветить в лоб августейшим особам, но громко обещал дождаться весенней крапивы, и уж тогда отплатить сестричке за всё.

Юная фрейлина украдкой от строгой наставницы показывала язык и повторяла:

— Не отплатишь, не отплатишь!

— А вот увидим.

— И не увидим! Ты весной на войну уйдёшь, там генералом станешь, а генералы крапиву не рвут. Им не положено!

— Дашенька, а с кем же он воевать будет? — удивилась императрица.

— С англичанами, — уверенно ответила девочка. — Мне Миша обещал живого английского принца привезти.

— Вот как? И что ты с ним будешь делать?

— Хлебом кормить. Маленькие такие кусочки хлеба буду ему в клетку бросать, а когда он издохнет, попрошу похоронить в саду.

— А зачем в саду?

— Чтобы сидеть около могилки, и жалеть его.

— Добрая какая девочка, однако! — это уже я вмешиваюсь в беседу. — Боюсь огорчить, но этой весной мы не станем воевать с Англией.

— Точно?

— Точнее не бывает.

Дашка тяжело вздохнула, бросила взгляд на брата, и тихо-тихо прошептала:

— Значит, Мишка выпорет крапивой…

— Раз-два-три, раз-два-три… Плавнее движения, Елена Михайловна! — генеральша Бибикова изобразила отчаянье, переходящее в панику. — Сколько можно повторять — во время танца вы кладёте руку партнёру на плечо, а он поддерживает вас за талию.

— За что, простите?

— За талию, — и генеральша пальцем показала, где оная располагается.

— Срам.

— Нет, Елена Михайловна, срам — это отсутствие талии, но у вас-то она есть! И по нынешним временам не уметь танцевать — стыдно.

— Домна Алексеевна, зачем мне такое умение?

— Что вы такое говорите, голубушка? — всплеснула руками Бибикова. — А ну как на балу в Москве сам Наполеон пригласит?

— При муже-то? Да Александр Фёдорович ему…

— Я подразумевала тур вальса, а не что-то иное.

— Про что-то иное даже думать пусть не смеет, недомерок!