Цвет надежды

Она смущенно повернулась к юноше. Растрепанный, такой непривычный и родной…

— Ты, вообще-то, должна была подумать. Или ты именно так все и представляла?

Его брови насмешливо взлетели вверх.

— В детстве я себе вообще это не представляла. У тебя извращенные понятия.

— Ну, оговорился. В юности.

— Не знаю, — призналась она. — Все не так было.

— Подозреваю, что в мечтах было лучше.

— Нет. Сейчас лучше. Потому что сейчас по-настоящему.

Она смущенно обхватила себя за плечи. Ее нарядная мантия свисала со спинки стула, укрытая его мантией. Синее и черное. Вместе это выглядело по-домашнему.

— Боишься?

Гермиона храбро помотала головой.

— Ты никогда не признаешься. Почему?

— Я упрямая, — негромко проговорила она.

Юноша улыбнулся и взял со стола свою волшебную палочку.

— Итак, свечи? Цветы? Музыка?

— Свечи, пожалуй. Цветы… Я не очень люблю цветы.

— Правда? Я считал, что все девушки любят цветы.

— У моей бабушки дом за городом. Там очень много полевых цветов. Их я люблю. А убитые ради того, чтобы украсить чей-то вечер…

Юноша взмахнул палочкой, и в комнате стало светлее от двух десятков свечей, появившихся воздухе. Он посмотрел на ее улыбку и вдруг вспомнил свой сон. Грейнджер в футболке со смешным зверьком на васильковом поле… Почему-то в венке из ромашек. Поразительное совпадение.

— Хм, с музыкой вряд ли что-то получится. Я не силен в этом. Из всех звуков могу наколдовать лишь шум дождя.

— Почему?

— Мне нравится шум дождя. Он… успокаивает.

— Странно.

Он вопросительно приподнял бровь.

— Совпадение странное. Я тоже люблю шум дождя. Да и сам дождь. Мне становится немного грустно, но как-то легко одновременно.

— Кто заказывал дождь в декабре? — тоном Санта-Клауса осведомился юноша.

— Я, — бодро подхватила Гермиона.

Комнату наполнил звук проливного дождя. Закрыв глаза, можно было легко представить стену воды, отгораживающую эту комнату от внешнего мира. Легко. Защищенно. Неожиданный раскат грома заставил подскочить.

— Можно без грозы? — жалобно проговорила Гермиона. — Я ее боюсь.

— Любой каприз.

Девушка с улыбкой потянулась к пуговицам на его рубашке.

— Ты решила, что мне жарко? — насмешливо произнес он.

— Угу. Или ты предпочитаешь остаться в рубашке?

Он улыбнулся.

Гермиона расстегнула пуговку. Подняла взгляд. Серые глаза были серьезными. Девушка почувствовала, что краснеет. Чтобы скрыть смущение она сосредоточилась на своем занятии. Как странно и до сумасшествия нереально. Его запах, тепло его кожи и негромкое дыхание. И все это — лишь ее. От этого можно сойти с ума. Весь этот противоречивый мальчишка… Враг? Друг? Он — ее. Такой, какой есть. С его непонятным внутренним миром, перевернутыми вверх ногами ценностями и странной жизненной философией… Такой непохожий на окружающих ее людей. Что это? Дурман? Тяга к запретному? Или же просто любовь?

Пуговки на его рубашке выскальзывали из петель одна за другой, а она старательно наблюдала сначала за ними, а потом за маленьким дракончиком.

— Ой, он спит! У него глазки закрыты!

Драко вздрогнул от ее вскрика. Поднял медальон повыше. Глазки дракончика и правда были закрыты.

— Может, он стесняется? — предположила девушка.

Драко рассмеялся. Такое бывало раньше, в доме у Марисы. Дракончик закрывал глаза. Мариса тогда на его вопрос только беззаботно махнула рукой.

— Значит, ты в своей среде. Тебе ничего не угрожает, и он просто отдыхает.

— Значит, в другие дни мне что-то угрожает? Всегда?

— Не совсем. Он чувствует твое эмоциональное состояние и эмоции других людей. Если тебе тревожно, он начеку. Если рядом кто-то испытывает отрицательные эмоции, он тоже чувствует.

— Странная магия.

— Она просто древняя.

Какое-то время он наблюдал за дракончиком, но потом перестал. Глазки-бусинки зорко следили за окружающим миром почти всегда. Но бывали и вот такие редкие моменты…

— Наверное, стесняется, — легко согласился он, сбрасывая рубашку.

— Гермиона! — в дверь постучали.

Оба вздрогнули и оглянулись.

— Гермиона, ты там? — Невилл Лонгботтом стучал в дверь.

Девушка нервно посмотрела на Драко Малфоя. Выражение его лица было сложно понять. Насмешка? Опасение?

— Я должна ответить, — прошептала она, стараясь не краснеть от его полуодетого вида.

Драко развел руками. Мол, решай сама.

— Невилл? — Гермиона приблизилась к двери. — Что случилось?

— Просто хотел узнать, все ли в порядке.

— Да. Я просто… отдыхаю.

— У тебя вода шумит.

— Это музыка.

— Ладно, я просто хотел узнать, нормально ли ты добралась.

— Да, спасибо.

— Хороших снов.

— И тебе.

Гермиона несколько секунд смотрела на дверь, а потом вернулась к столу за волшебной палочкой. Наложила заглушающее заклятие и только тогда с замиранием сердца обернулась к юноше. Он прислонился к каминной полке, скрестив руки на груди. Гермионе эта картина показалась почти нереальной. Точно самые смелые мечты вдруг стали явью.

— Лонгботтом, видимо, рассчитывал на продолжение вечера, — протянул Драко.

— Нет. Просто… решил узнать, все ли у меня в порядке.

Юноша приблизился и провел рукой по ее волосам.

— Наивная…

— Нет, правда. Мы всего лишь друзья.

Он усмехнулся.

— Ну, правда. Уж не вздумал ли ты ревновать?

— К Лонгботтому? Извини. Нет.

— Тогда почему ты так насторожился?

— Мне вдруг подумалось, что несколько странно будет делить эту ночь с Лонгботтомом. Вот я и решал: отказаться от чая сейчас или же из вежливости задержаться.

— Из вежливости? Ну знаешь…

Гермиона возмущенно отошла к письменному столу и сжала спинку стула. Под ладонями оказалась нежная ткань его мантии. Продолжая играть в возмущение, девушка легонько скользила пальцами по спинке стула.

Гермиона подняла взгляд к окну. Левый нижний угол был затянут морозным узором, и казалось, будто это обрамление картинной рамы. Девушка видела их отражения в оконном стекле. Изломанные, неясные. Вот он приблизился, и она замерла и напряглась, ожидая прикосновений. Но он просто стоял, засунув руки в карманы. Гермиона прислушивалась к шуму дождя и его дыханию, глядя, как за разукрашенным морозом стеклом падает снег. Все это вместе создавало атмосферу нереальности происходящего. Но вот его ладонь коснулась ее обнаженного плеча, и мир сразу стал осязаемым. От этого перехватило дыхание.

Его ладони скользили по ее плечам, губы нежно коснулись шеи. Гермиона почувствовала, как его пальцы осторожно расстегивают крючки. Один, второй, третий.

— Сколько их тут? — приглушенный вопрос.

— Джинни говорила: двадцать или тридцать. Не помню…

В оконном стекле она видела, что он отклонился. О его удивлении она скорее догадалась.

— Джинни помогала мне застегнуть платье, — пояснила Гермиона. — Не думаешь же ты, что я акробат.

— Ну ладно. Это еще можно пережить. Меня еще ожидают сюрпризы?

— И не один, — рассмеялась она.

От его усмешки по коже забегали мурашки. Легкие поцелуи опьяняли, завораживали.

Гермиона вдруг поняла, что не хотела бы, чтобы на его месте был другой человек. А ведь столько лет представляла себе кого угодно, но не его. Сегодня же она отчетливо поняла: только он и больше никто. Никогда!

Как все изменилось за несколько коротких месяцев. Как изменилась она сама. И как он изменился.

— И все-таки ты решил пересмотреть свой список, — с улыбкой проговорила девушка.

Когда мы счастливы, мы слишком часто говорим, не думая.

— Какой список? — вопрос прозвучал рассеянно.

Он уже не вникал в слова… до какого-то момента. А потом его губы замерли на ее плече.

Гермиона в ужасе распахнула глаза, осознав, что она сказала. Словно в замедленной съемке она видела, как его изломанное отражение отклонилось, а потом шагнуло прочь.

Боясь того, что может увидеть, девушка медленно обернулась. Перед глазами все еще стояло его искаженное отражение. Лучше бы она продолжала смотреть в оконное стекло, потому что человек напротив изменился в считанные доли секунды. В серых глазах больше не было дурмана страсти, в них не было нежности, не было тепла. Потрясение — в первый момент. А потом — осознание.