Истребители. Трилогия

То, что мы приехали и так было понятно. По огромной антенне на крыше трехэтажного здания.

– Ждут?

– Да, я предупредил редактора, что мы приедем. Когда узнал что вы, товарищ Суворов на катере, так сразу и позвонил.

– Понятно.

Мерецков явно тут был свой, пока шли по коридорам, он со всеми здоровался, уверено открывал двери, приветливо махал кому‑то.

– Вот посиди пока тут, – завел он меня в какой‑то кабинет. Судя по табличке, принадлежавший редактору Симановичу.

– Скоро эфир? – поинтересовался я.

– Через полчаса.

– Что? – искренне удивился я: – Но ведь я не успею. Когда выступал в Москве, мы почти четыре часа готовились, репетировали!

– Я в курсе, но через полчаса должен был выступать летчик‑штурмовик, но он не вернулся с вылета. А тут случайно узнаю про вас. Это шанс я и использовал.

– Что за летчик? Я его знаю? Из полка майора Рощина?

– Да. Капитан Ламов.

– Ламов? Черт! Я его хорошо знал, не раз вместе летали… Ясно, но как с речью? Нельзя чем‑нибудь другим заменить?

– Извините, товарищ Суворов, но диктор пятнадцать минут назад уже объявил, что выступать будете вы. Сейчас подойдет редактор и вы с ним все обсудите.

– Вот блин! – только и сказал я, когда комиссар вышел.

Батальонный комиссар Мерецков вышел из кабинета звукарей, и направился к студии, у входа которой топтался Симанович и старательно прислушивался к происходящему за неплотно прикрытой дверью.

– Ну что наш летчик, начал выступление? – бодро поинтересовался комиссар.

– Как ни странно, но довольно оживленно, – с заметным беспокойством ответил редактор: – Нет, я конечно понимаю, приказ, и все такое, но выпускать в эфир в таком состоянии?!..

– В каком смысле? – не понял Мерецков.

– Так он же пьяный, на ногах еле стоит! Вы что, не видели?! – не понял Симонович.

– Пьяный?! Черт! Он же в ледяной воде был! Как я сразу не догадался! А он точно?..

– Точно. Правда, во вменяемом состоянии.

– Я же запахи вообще не различаю после гайморита!..

– М‑да…

– Так какого же хрена ты его в эфир выпустил? – начал заводиться комиссар, ища крайнего.

– Я выпустил?! Так это ваш приказ! Я не мог не исполнить его! Вы тут старший!

– Товарищи, там летчик Суворов такое рассказывает, – окликнула их одна из служащих радио. Не сговариваясь, оба бросились к репродуктору, где звучал молодой веселый голос.

Как только я сел на стул перед микрофоном, то непроизвольно икнул. Диктор, сидевший напротив, за другим микрофоном, принюхался, и с каким‑то испуганным изумлением посмотрел на меня, продолжая вести передачу.

– … и вот товарищи у нас в студии дважды Герой Советского Союза летчик‑истребитель, капитан Вячеслав Суворов. Здравствуйте, Вячеслав Александрович, вы… – диктор быстро зашуршал бумагами с текстом, которые ему минуту назад положили на стол, – только что вернулись с вылета и даже сбили четыре самолета противника. Не расскажите нам об этом подвиге?

– Рассказать? Почему нет?

Быстро, достаточно точно расписал бой от начала до конца, покорив себя за невнимательность. Не забыл поблагодарить экипаж катера за спасение.

Дослушав меня, диктор сказал:

– Как вы нам обещали, сейчас прозвучит один из юмористических рассказов…

– Рассказов? Почему нет? Сам я его слышал лишь однажды, но запомнил на всю жизнь.

Называется он «Кошелка». Вообще‑то текст должны озвучивать два человека, но я постараюсь работать за двоих. Два героя. Следователь и подследственный.

Следователь опытный сотрудник, у подследственного картавость и нервный тик, глаз дергается. Значит, давайте представим, что мы находимся в следственном изоляторе:

– Подследственный? – интересуется следователь, перебирая папки на столе.

– Угу!

– Садитесь.

– Спасибо, еще насифусь, – прокартавил подследственный.

– Вот дело ваше изучаю.

– Угу.

– Рассказываете, как все было?

– Как было, как было? Обыкновенно было. Захожу я в трамвай… в полный трамвай!

Передо мной стоит женщина и в руках у нее… такая… нет, вот такая кошелка, – подследственный разводит руками, показывая размер кошелки, – и вот эта женщина толкает всех локтями, включая меня. Открывает кошелку достает сумочку, закрывает кошелку. Открывает сумочку, достает кошелек, закрывает сумочку. Открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку. Открывает кошелек, достает деньги, закрывает кошелек.

И знаете? Таким мерзким, противным, голосом говорит:

– Передайте на билет!

Потом, открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку. Открывает сумочку, убирает кошелек, закрывает сумочку. Открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку.

– Все? – интересуется следователь.

– Не‑е‑ет. Потом ей говорят:

– Женщина, возьмите ваш билет.

И вот, эта… женщина, открывает кошелку достает сумочку, закрывает кошелку… …убирает сумочку, закрывает кошелку.

– Теперь все? – с облегчением спрашивает следователь.

– Ниэ‑э‑т! Еще через какое‑то время ей говорят:

– Женщина, возьмите сдачу.

И вот эта… женщина, открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку… … открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку.

– Все?! – нервно заорал следователь, дергая глазом.

– Ниэ‑э‑т! Еще через какое‑то время входит контролер и морда у него наглая как… еще наглее. Говорит:

– Предъявите ваши билеты.

И вот, эта… женщина, открывает кошелку, достает сумочку, закрывает кошелку… … открывает кошелку, убирает сумочку, закрывает кошелку.

– ВСЕ?! – у следователя тик уже на оба глаза.

– НЕТ! Контролер говорит:

– Женщина – это не тот билет! И вот эта женщина, открывает кошелку…

– Хватит! Хватит! Да ее за это убить мало! – вскакивая, кричит следователь.

– Ну, так я и убил! – смущенно пожимает плечами подследственный.

Следователь задумался.

– Молодец! Правильно сделал! Свободен!

– Это конечно же шарж, и серьезно его воспринимать не надо… – проговорил я в микрофон.

Диктор, что сидел напротив, к середине рассказа покраснел, потом не выдержал и стал подхихикивать, пока не рассмеялся, вытирая струящиеся по щекам слезы платком. Как мне казалось я полностью скопировал куплетистов Вашукова и Бандурина. Так же шепелявил, так же издевательски отвечал следователя: Ни‑и‑э‑эт.

В это время диктор замахал руками прося продолжать, сам он был пока не дееспособен, это было видно.

– Как я уже говорил, таких рассказов у меня несколько. Точно не скажу, но больше десятка, а сейчас я хотел бы рассказать пару анекдотов, пока мне несут гитару.

Начну… хм… представьте. Сейчас с врагом сражается каждый – и на фронте, и в тылу. И не только в нашем. Вот представьте: служит в главном управлении немецкой разведки, допустим, некий… э‑э‑э… фон Штирлиц, истинный ариец, патриот фашистского Рейха – пробы негде ставить. Но это по документам. А на самом деле – коммунист, чекист старой закалки Максим Максимович Максимов. Человек, обладающий огромным мужеством, холодным аналитическим умом, но и наделённый невероятной удачливостью.

И в процессе выполнения им заданий советского командования, в самом фашистском логове случаются удивительные истории. Для затравки например, вот такие:

– Штирлиц, а вы, почему не закусываете? – с подозрением спрашивает Мюллер: – Вы что – русский?

– Мы, немцы, – народ экономный, – выкрутился Штирлиц.

Штирлиц зашел в туалет, вытащил карандаш и написал на стене: «Мюллер – скотина».

Это была первая надпись, сделанная советским бойцом на Рейхстаге.

Мюллер шел по лесу и услышал стук.

«Дятел» – подумал Мюллер.

«Сам ты дятел» – подумал Штирлиц, сворачивая рацию.

Мюллер шел по улице. Вдруг ему на голову упал кирпич.

«Вот те раз» – подумал Мюллер.

«Вот те два» – подумал Штирлиц, бросая второй кирпич.

– Это конечно простенькие анекдоты. Давайте посложнее:

Гитлер принимает в своем кабинете Муссолини. Вдруг дверь распахивается, входит Штирлиц, ни на кого не обращая внимания, подходит к сейфу, открывает его своим ключом и начинает рыться в нем, выбрасывая ненужные документы на пол.