Амплуа Нефертити (СИ)

И я скажу по этому поводу так. Ничто и никогда не сможет определить границу величия самой любви, если она не будет истязаема, порочна с виду и определяема другими, как похабное развлечение самого себя. Поймете это - запомнится и остальное. Любовь сведуща - она во многом грядуща. К нам идуща - значит, любви той пуща, тоесть много ее состоит в самом сердце и глубине души, ее же воспроизводящей. От нас отдаляюща - значит, не прельщающа. Значит, то не любовь, а только похабство и развлечение посредством той самой природы. Нас зазывающа - значит, отодвигающа, тоесть не любовь, а просто баловство ее в пороке души состоящее. Откровенность ее и умонеподражаемость - есть сама опустошаемость или иначе не любовь вновь. И только истина любви звучит так.

Всякое благозвучие души, утопающее в чувстве привязанности вне всякого природного сокровения и вместе с тем призывно жаждущее к нему - это и есть любовь на самом деле, а ее пределы уже будут раскрыты порывом самих стремящихся навстречу душ.

Любовь - это щемящее чувство. Оно вызывает ревность и порою буйство. Но только любовь истинная способна вызывать чувство отвращения к предыдуще сказанному и определять всякую участь для другого только порывом сообразности стремлений душ и величиной целесообразности ума, состоящего в обоих или даже в одном, но покрывающего собой всю наготу первоидущего.

Так говорила Нефертити, и так запомнил те слова на сколько мог сам я.

Возможно, она говорила несколько другими словами, более подвластными тому времени, но смысл их заключения остается невредимым даже спустя века.

Вы можете спросить меня:

"А сколько же времени прошло с тех пор, как существовала или жила Нефертити?"

Отвечу прямо. Я не знаю. Да и не могу я это сосчитать своим греческим умом. К своему стыду, я так и не обучился считать правильно в те далекие времена.

Потому, оставляю дело то для других. Да и по сути самой, не особо важно какое было по счету то время. Оно важно по-другому.

В общем детальном обсчете календарного исчисления лет существования всей человеко-устремлящейся цивилизации.

Для меня же Нефертити жива и сейчас. И я часто вспоминаю об этом и порою пытаюсь понять себя самого. Что же сделала она мне тогда, что даже спустя такое количество времени я не могу ее забыть. Но все же, надо признаться, что время стерло на сколько можно лик самой королевы любви.

В душе остались только сладко-печальные воспоминания. Возможно, этим можно объяснить внезапно наступающую меланхолию у мужчин разного возраста и разных групп возрождения. Может, это и есть та тягота, о которой говорила Нефертити и которая проступает сквозь века, несмотря на громадное количество душ, присоединившихся по дороге нашего умственного возрастания.

Наверное, это память о Нефертити так тревожит меня и даже затевает что-либо лично идущее в дань времени тому и в дань той самой настоящей искренней любви.

Но оставлю в покое все те мои чувства и остановлюсь вновь на своем царствовании и самой царице небес.

Так я стал ее именовать спустя некоторое прожитое совместно время.

Жили мы с ней в той же комнате, где и познакомились в первый раз. Проще говоря, на ее рабочем месте. Вначале это сильно беспокоило меня, и я даже не мог спать по ночам.

Но затем, спустя год, а может и два, точно не могу сказать, я свыкся и уже перестал обращать на что-либо диковинное свое внимание.

Спала Нефертити со мной рядом. И я довольно часто мог любоваться ею и рассматривать со стороны. Наверное, потому я и сотворил чуть позже ее портрет, так же со стороны выгравировав или выбив на камне.

Но, признаюсь честно, то слабо у меня получилось. Я так и не смог перенести живое на камень, а затем и в краски, статуэтки как надо. Потому, та диковинная или неестественная красота так и осталась незапечатленной.

Пытались сотворить то же и другие люди и даже мастера. Но и у них не получалось. Очевидно, в ней было что-то такое, которое нельзя охватить сразу глазом и можно выразить только душой. А это значит, что в тот же камень надо вложить чью-то душу. Душу самой Нефертити.

Но Бог не позволил бы этого никогда. И я, и другие понимали это. Но все же занятия не прекращали и продолжала мастерить свое до конца ее счастливых дней.

Сама Нефертити придавала тому значения очень мало. Она совсем не выставляла себя напоказ, как то делали другие в те или иные времена.

Она просто жила. Ходила, разговаривала, любила и только спала, находясь лишь в кратком спокойствии сна.

Вобщем, она жила в мире движения. Возможно, для нее было так нужно. Возможно, еще в этом заключался секрет ее молодости.

Но это лишь мои предположения. А кто я такой? Вcero лишь простой грек. То, что был я царем-фараоном, не особо отразилось во мне самом. И я так и оставался до конца дней своих простым человеком, лишь иногда прибегая к необходимости самой власти.

Во сне моя царица часто разговаривала.

С кем - я не знаю. Но говорила она не на моем языке и не на том, что говорили везде люди. Были слова похожие, но всякий раз, когда я пытался узнать смысл этих разговоров, сама Нефертити внезапно просыпалась и убаюкивала меня одним своим движением руки.

Потому, я так и остался в неведении того, с кем и почему она говорила, и я также оставался глупцом в ее глазах до самых последних дней пребывания на Земле.

Любила ли она меня, избрав для себя мужа по своему выбору?

Этого я вам не скажу. Даже при самом большом вашем желании. Может, да. А может и нет.

Кто его знает. Ее любовь вовсе не посягательна на ваше право жить, и после нее или возле нее у меня были и другие женщины.

Многим из них хотелось предаться любви с тем, кто стоял к Нефертити ближе. И, как ни странно, она даже ни словом не обмолвилась по этому поводу.

Только уходя или навек покидая Землю, она сказала мне так:

- Знаю, где ты бываешь, мой дорогой царь. Но я винить тебя в чем-то не имею права. Понимаю все же твою всестороннюю слабость. Обид никаких не держу и даже, наоборот, сейчас восхваляю за это. В какой-то мере ты стал моим помощником в деле разноса нужного по Земле. Ты напрямую соединил те нити, которые должны были соединиться путем другим. Но знай и другое, - предупредила она тогда, - если бы не мое дело и величина важности поступков всех, я бы тебе того не простила. Избила бы так, что навек запомнил бы. Ладно, извини за такое, - добавила она следом, видимо сильно пожалев о сказанном, и тут же поцеловала меня в лоб, - живи и царствуй. Это тебе мой подарок. Можешь воспринять его, как пожелаешь. Это дело твое.

Сказав так, она повернулась и ушла.

Вот и думаю я или думайте вы - любила она меня или нет. Ну, да, ладно, по этому хватит.

Расскажу лучше о другом. О своем геройском поступке на войне, которую мы вели, и сообщу о том, почему та война случилась.

Причиной была к тому осуществлению моя божественная царица.

Захотелось одному другому царю взять себе ее в жены. В той очереди стоять он не захотел, а потому прибег к силе. Пошел своим войском на нас. И надо отметить, что воинов тех было премного. Не умею считать я, но, как сказала царица, что-то около семьсот человек.

По тем временам это было великое войско. Для примера скажу, что у меня было всего лишь двадцать четыре воина, да и то они нисколько не обучались, а просто болтались при храме, чтоб воды кому подать, да еще кого в сторону оттащить или в песок зарыть при такой необходимости.

Все остальные делом занимались. Пахотой, севом или сбором урожаев. Вобщем, как когда.

Так вот. Вызвала меня Нефертити и, указав в одном месте на жертвенном столе, сказала:

- Вот здесь находятся твои враги. Они хотят помешать делу моему и божьему. Хотят забрать меня у тебя. Это карта будущего сражения твоего. Ты ведь воин, а значит, должен в этом разбираться.

- Да, но я ведь простой воин, - попытался возразить я, думая, что в этот раз переложу весь исход битвы на саму Нефертити.