Наследники по прямой. Книга первая.

Татьяну хоронили всем городом, - в школе отменили занятия, дети пришли - все. Гроб на лафете, флотский оркестр, рёв гудков… Городецкий прислал телеграмму - начальник телеграфа сам прибежал, аж руки трясутся: правительственная, Молотов подписал, Калинин. На кладбище гроб внесли на руках. Гурьев не брался - слишком высокий, мешал бы только. В могилу опускали вчетвером - он, Шульгин, Шугаев, Востряков. Даша держала, прижав обеими руками к груди, Близнецов. Речи Гурьев говорить запретил: дела и память - это главное, а болтать - не надо. Не надо. Детей не собралась родить - не вина это, а беда. Просто беда. А память - а память всё-таки будет. Винтовочный залп раскатисто ахнул, вскинув небо над головами людей - выше, ещё выше.

– Она никого не успела по-настоящему полюбить, - прошептала Даша, отдавая Гурьеву Близнецов. - Поэтому всё так случилось. А я должна, обязательно должна!

Он ничего не ответил - кивнул, только подумал: ты всё успеешь, дивушко, всё успеешь. Я позабочусь.

На тризне в школе Гурьев сел рядом с Широковым, налил водки ему и себе, и, когда выпили, сказал - тихо и жёстко:

– Напрасно ты её не любил, Василий. Напрасно. Может, вины твоей в том и нет, а - напрасно. Если бы ты её любил - всё бы было иначе. Понимаешь?

– Понимаю, Яков Кириллович, - Широков сжался, покачал головой. - Вы… Я понимаю, у вас тут дела государственной важности. Но вы… на всё время нашли… И на нас нашли. Как же так? Вы, вообще-то, кто?

– Наставник, - ответил Гурьев. - Наставник - имя моё и служба моя. Здесь и сейчас.