Наследники по прямой. Книга первая.

После проведённого старым сыщиком расследования по всем правилам, "чистильщикам" и Шугаеву оставалось только тихо и бесшумно рассадить фигурантов по камерам. Гурьев вышел из шифровальной, поднялся в кабинет Коновалова. В здании было полно людей: ночь оказалась богатой на события. Взяли всех, в общем, технично, штатно - хотя без стрельбы и не обошлось. Двое легко раненых бойцов, один сломал ногу, когда лез дуром через забор - вот и все потери. А с "той" стороны… "Чистильшики" поработали на славу - и сейчас здесь же, в кабинете, перекусывали на скорую руку и чистили оружие. Коновалов сидел в углу, повесив голову, - в наручниках, прикованный к стулу и к батарее отопления. Казалось, что он спит. Гурьев шагнул к нему, поднял его лицо вверх, взяв за подбородок. Посмотрел в как будто остановившиеся глаза:

– Откуда такие дураки, как ты, Коновалов, берутся? Учишь вас, учишь: думай! Думай! Нет. Нечем, что ли? Как у вас продвигается, товарищ Шугаев?

– В цвет, Яков Кириллович, - кивнул, неотрывно строча автоматическим пером по бумаге, лейтенант. - Признался уже во всём, гад.

– Не гад - дурак, - поправил Шугаева Гурьев. - Дурак, и уши холодные. И запомните, Шугаев, крепко запомните: настоящих гадов - совсем немного. Настоящий гад - редкая, золотая добыча. В основном наша беда - дураки. Дураки - и дороги. Ясно, товарищ Шугаев?

– Так точно, Яков Кириллович, - Шугаев поднял на Гурьева удивлённый взгляд. - Ясно.

– Отлично. Вот в этом направлении и работайте. Несоответствие занимаемой должности, непрофессионализм, отсутствие оперативного опыта, и так далее. Политику не трогайте, это нам не надо. Не надо. Дурак - это плохо, это ужасно, но дурак и враг, вредитель - звери разные. Вот совершенно. Всё от бедности нашей, от неразвитости, сохатости и сермяжности. Дадите мне потом протокол на подпись, я завизирую. И благодарю за службу - всем участникам операции напишите представления, я передам в Москву по своему каналу.

– Есть! Эх, жаль, главного шпиона живым не взяли… Такое дело бы… Но - всё равно. Уникальный товарищ просто этот ваш Алексей Порфирьевич. Даже неинтересно. После него…

– Других не держим. Будут ещё у вас дела, Анатолий, - усмехнулся Гурьев. - Будут - ещё надоест. Коновалов! Ты слышал, что тебе вместо вышки за шпионаж - пинок под зад с условным сроком светит? А?

– Так точно, - пробухтел Коновалов и посмотрел на Гурьева ещё более ошалелым, чем прежде, взглядом.

– Цени, дурень. Сотрудничай. Пой. А Вы, Анатолий, валите всё на жмура. Тем более, что в данном конкретном случае всё это - правда. - Гурьев представил себе, сколько народу потянет за собой сейчас Коновалов - а всё почему?! Дефицит. Группа "А". Война впереди, чулки и помадки - после! Ему сделалось муторно от этой картинки. - И никаких задержаний лишних, мне тут сейчас только шороху не хватает для полного счастья. Потихонечку, потихонечку, вызываете фигурантов, беседуете - время у вас будет, глядишь, клубочек-то и размотается. Аккуратнее.

– Добрый Вы, Яков Кириллович, - с неудовольствием сказал Шугаев. - Их, гадов, учить надо!

– Учить, а не стрелять. Учить. Вы же сами только что это сказали, Анатолий. Застреленного не научишь, а люди - не кошки, быстро не родятся. А ромбы и шпалы свои успеете получить - на наш век настоящих врагов хватит. И я не добрый - я справедливый. Востряков, Ложкин! Чего хмыкаете?! - Гурьев посмотрел на "чистильщиков". - Не "хмы", а так и есть.

– Так кто ж спорит, Яков Кириллыч, - с готовностью отозвался Востряков. - Это молодёжь куролесит, а мы - службу несём. Правильно, Тимофей?

– Правильно, правильно, - Ложкин залихватски поставил на место обойму пистолета.

– Всё, я дома, если что. Анатолий, позвоните Людмиле, успокойте, скажите, что всё штатно прошло. Волнуется же. Не звонили ведь ещё?

– Никак нет, - Шугаев захлопал на Гурьева пушистыми ресницами. - Сейчас позвоню, Яков Кириллович.

– Нехорошо, Анатолий, - укоризненно поджал губы Гурьев. - Работа - это очень правильно, здорово, мужчина без работы - не мужчина, не человек. Как и без семьи. Всё, занимайтесь.

– Вот, - с придыханием проговорил Шугаев, когда Гурьев вышел из кабинета. - Даже жену знает, как зовут. Вот - человек! - И посмотрел на Коновалова: - Понял, гад, какие люди из-за тебя ночей не спят?! У-у-у… Была б моя воля… Как он этого… С "вальтером" который, - я и ахнуть не успел, - а он… Я-то думаю: чего это он с тросточкой, как пижон?! А это… Р-раз! Р-раз! С оттяжечкой! От плеча - пополам… Да-а-а!

– Он ещё и не так умеет, - поддел Ложкин.

– У-у, - опять с ненавистью посмотрел Шугаев на своего предшественника. И повторил: - Была б моя воля…

Его воля - не твоя, подумал Востряков, протирая ветошью ствол оружия. Не твоя - его. И увидел Бог, что это хорошо.

– Дарья звонила, - пробурчал заспанный Шульгин, когда он вошёл. - Раз сто. Как там всё? В цвет?

– Выучил, - усмехнулся Гурьев.

– С тобой и не то ещё выучишь, - отпарировал Денис.

Раздался низкий звук зуммера "Касатки". Гурьев снял трубку:

– Слушаю, Гурьев.

– Гур! - он услышал, как девушка громко вздохнула, переводя дух. Слышимость в "Касатке" была отличной. - Гур. Слава Богу. Ты… не ранен?!

– Да тьфу на тебя, - рассердился почти натурально Гурьев. - Какие ещё ранения?! Тоже мне, Верден, штурм Перекопа. Ложись-ка ты спать, дивушко. Я завтра заеду. Мне, видишь ли, тоже иногда поспать требуется. Все вопросы задашь мне завтра. Договорились?

– Нет. Ты не договариваешься - ты приказываешь, - грустно сказала девушка. - А я - слушаюсь и повинуюсь.

Пока, подумал Гурьев. Это - только пока.

– Но главное - ты жив. Всё остальное можно потом. Спокойной ночи, Гур. Я тебя очень люблю. И Арон Самойлович с Брайной Исааковной тебе привет передают. И Дина. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, дивушко.