Наследники по прямой. Книга первая.

Мели, Емеля, твоя неделя, подумал Гурьев. Давай, давай. Ни слова от меня не услышишь - по крайней мере до тех пор, пока не заговоришь о деле. Если доживёшь.

– Всё, я дальше не иду, - твёрдо заявил человечек и вправду остановился. - Можете бегать от меня, сколько вздумается. Встретимся, когда вы окажетесь более подготовленным к разговору.

И это мы видели, подумал Гурьев. И это тоже. Неужели нет у них ничего нового в арсенале? До чего же примитивная форма жизни. Настоящие паразиты - больше ничего. Посмотрим, такой ли уж ты принципиальный, темносторонний ты наш.

Видимо, человечку всё-таки непременно требовалось что-то сообщить Гурьеву - потому что он, покачавшись на месте, словно раздираемый несколькими разнонаправленными силами, в результате качнулся-таки вперёд и продолжил свой бег:

– Ладно, ладно, не хотите разговаривать - как хотите. Выслушать вам всё равно придётся. Слушайте. Поймите - у вас ничего не получится. Ничего вообще. Вы решили, что нашли способ всё исправить? Что теперь всё будет так, как вы задумали? Да ничего подобного. Ничего подобного. В этой стране невозможно ничего исправить. Всё совершенно испорчено. Безнадёжно испорчено. Неужели вы не понимаете, не видите этого? Вы думаете, если вам удаётся находить там или сям каких-то незначительных, пусть и не слишком испорченных людей, вам что-то удастся вообще?! Это иллюзия, Яков Кириллович. Это заблуждение, опасное, опасное заблуждение. Весь ваш труд, всё, что вы сделали, будет уничтожено - одним махом, одним ударом. Война унесёт миллионы жизней, превратит в руины половину страны, вам ничего не поможет - ни ваши научные центры, ни эти ваши дети, ни даже ваше оружие. Вы просто не успеете. Ничего не успеете. Не успеете, потому что решено: эта страна обречена. Обречена, понимаете?! Она нам мешает, она нам не нужна, поэтому мы её уничтожим. Вместе с вами, или без вас, уцелеете лично вы, ваши друзья, ваши женщины, - это ничего не решает в принципе. Здесь уже слишком многое разрушено. Самое главное разрушено. Если нет Бога, если нет Царя - значит, всё можно, абсолютно всё: предавать, убивать, мучить, оскорблять, насиловать, - всё, всё! Вы думаете это просто вернуть? Просто объявить - с завтрашнего дня, с понедельника, с первого января - станет по-другому? По-вашему? О, как же вы ошибаетесь! Как же ошибаетесь! Ничего не выйдет, ничего. Сотни, тысячи палачей и палачей палачей, охранников и охранников охранников - куда вы денете их? Вы слушаете меня, Яков Кириллович? Слушаете, конечно же, слушаете!

Я не слушаю тебя, нежить, подумал Гурьев. Я слышу - да, я слышу, что ты говоришь, но не слушаю тебя. Потому что ты всё опять перепутал. Как всегда. Как всегда. Потому что это единственное, на что вы способны.

Человечек, между тем, не успокаивался, и речь его для бегущего была необыкновенно плавной и сдержанно-яростной:

– Я не понимаю, не понимаю, чего вы добиваетесь. Какое вам дело до этих людей, до этой земли? Это ведь просто земля, просто песок и камни, просто вода и деревья, вы же сами когда-то говорили об этом! Вы же великий человек, Яков Кириллович. У вас есть всё, о чём только можно мечтать. Вы умнейший человек, вы молоды, здоровы, сильны, полны идей и энергии, - зачем же вы бьётесь с ветряными мельницами?! Для чего?! Да стоит вам только пожелать - и вы получите власть, признание, поклонение, за вами пойдут, как за богом, - это же так просто! А в этой стране у вас ничего не получится. В этой стране никогда ни у кого ничего не получается до конца! С тех самых пор, как… Ну, подумайте же, подумайте - в любой стране, в любой из великих держав, вас будут носить на руках, вы получите титулы, ордена, должности, всё, что хотите! Не может быть, чтобы вы этого не хотели. Этого хотят все! Все! Таковы люди, таков человек, и вы - не исключение! И вы тоже, тоже хотите - просто вы задавили это в себе, загнали глубоко внутрь, - для чего?! Ради какого-то мифического долга перед этой страной?! Что дала вам эта страна?! Ваш отец погиб, даже не успев стать вам настоящим отцом, ваша мать погибла нелепо и страшно, защищая то, что не могло, не должно было ей принадлежать, ваш учитель жизни тоже погиб, сражаясь с какими-то жалкими ничтожествами, - что, что вас так держит здесь, у этих берёзок, у этих осинок?! Зачем вам колотиться здесь, разгребая эту грязь, эту нищету, эти глупость и подлость на каждом шагу - ради чего?! Неужели вы так наивны, что не понимаете - мы просто подводили вас, подставляли вам всё, потому что будет невообразимо приятно видеть, как всё это, выстроенное и подготовленное с такими усилиями, рухнет?! Мы просто показываем вам, на что вы можете рассчитывать, если действительно захотите сделать что-нибудь настоящее. Вы же не мазохист, правда? Только скажите слово, одно слово - и всё это закончится, и вы получите то, чего на самом деле заслуживаете! Почему вы молчите?!

– Я не молчу, - Гурьев остановился и развернулся - так стремительно, что человечек едва не налетел на него, взвизгнул и отскочил, заслоняясь ручками, хотя Гурьев не обнажал клинков и вообще не делал ни одного угрожающего жеста. - Я говорю - исчезни. И тебе лучше поторопиться. Иначе - я развалю это тельце пополам от макушки до задницы, и тебе придётся поискать новое вместилище. А это непросто, несмотря на твои способности. Даже в этой стране. Сгинь.

– Я предупредил. Предупредил, предупредил, предупредил, - прошипел человечек и, нелепо кренясь, как подбитый корабль, боком-боком, быстро-быстро, заскользил прочь. И действительно - исчез, как будто вправду сгинул, как сквозь землю провалился. И Близнецы перестал дрожать в руках. Вот и всё, подумал Гурьев. Вот и всё. Море. Я хочу к морю.

Он сидел прямо на земле, расставив колени, уперев меч в песок и положив рукоять Правого на плечо. Ветер, холодный, пронизывающий ветер, швыряющий чёрные волны, одну за другой, на берег, разметал его волосы, и лицо было мокрым от летевшей со всех сторон - спереди, сверху, с боков - воды. Он смотрел прямо перед собой, - туда, где низкое серое небо, сливаясь с чёрной водой и белыми барашками волн, становилось горизонтом - туманным и таким близким, словно огромная Земля сделалась меньше в размерах, съёжившись до этого крошечного островка мокрого песка у сердитого моря. Он смотрел и ничего не видел, не слышал - Даша поняла это, подойдя совсем близко, так близко, что он уже обязан был ощутить её присутствие. Зябко поёжившись, подтянув на плечах серенькое пальтишко и решительно заправив выбившиеся пряди под синий беретик, она шагнула вперёд и встала прямо перед ним: