Шаман-гора (СИ)

Если лошади более-менее спокойно восприняли предстоящее плавание, то коровы, в отличие от своих товарок из известной детской прибаутки, служить во флоте категорически не желали.

Широко выпучив глаза, они недоверчиво смотрели на шаткие доски сходен. Подниматься на борт «Ноева ковчега» рогатая братия не торопилась, но с помощью нецензурных выражений и пинков мужики постепенно побеждали упрямство «рогатой сволочи».

Когда четвероногих кормилиц наконец загнали на плот, произошёл небольшой конфуз. Одна страдалица вышибла перекладину загородки и вырвалась на волю. Почуяв свободу, она решила развить свой успех и, недолго думая, сиганула в воду. Задрав хвост и поднимая вокруг себя море брызг, коровёнка рванула к берегу.

Добравшись до спасительной суши, бурёнка победоносно взмычала и целенаправленно устремилась к ближайшей кромке леса.

— Яшка, растудыт тебя в коромысло, ты пошто скотину за рога к столбу не прикрутил? — заорал на своего сына Болдырев Ефим.

— Дак я думал — опосля, — пряча от разгневанного отца глаза, попытался оправдаться виновник происшествия.

— Я тебе покажу «опосля», — Ефим сгоряча прошёлся хворостиной, которой перед этим помогал безмозглой скотине забраться на плот, меж лопаток непутёвого сына.

— Погодь, дядька Ефим, парня-то калечить, — вступился за Яшку Степан, — верну я зараз твоё имущество.

Задорно гикнув, он вскочил на своего коня и, пришпорив жеребца, поскакал вслед за беглянкой.

Суетившийся на берегу люд с интересом стал наблюдать за развязкой событий. Всё какое-никакое, а разнообразие.

— Ты её, заразу, с «винта» прищучь, — кричали вслед Степану казаки, — чтобы другим неповадно было. А не то счас все в побег ударятся.

Степан совет хохмачей проигнорировал. Его жеребец в пять минут настиг непокорную отступницу, и в воздухе просвистел аркан. Надо же, удивился я, не хуже заправского ковбоя орудует казачок. Меж тем петля ловко обвила широко расставленные рога коровы, а Степан резко осадил коня. Руки, державшие аркан, напряглись. И вот, перекувыркнувшись через голову, свободолюбивое животное распласталось на траве. Недоумённо мотая головой, корова вскочила и попыталась вновь задать стрекача, но не тут-то было. Степан, накручивая на руку аркан, постепенно стал подтягивать бурёнку к себе, а затем, намотав конец верёвки на луку седла, медленным шагом направил лошадь к плотам.

— Принимай, дядька Ефим, свою беглянку. Магарыч с тебя, — крикнул он мужику и ловко спрыгнул на землю.

— Ай да казак! Ну и ловок, чертяка, — одобрительно зашумели мужики.

Степан же, поймав взгляд смутившейся девицы, подмигнул ей.

Та, поняв, что разоблачена, гордо отвернулась в сторону.

— Благодарствую тебе, Степан Северьянович, — уважительно, по имени-отчеству, поблагодарил казака, принимая конец верёвки, Ефим.

— На, безрукий. Попробуй упустить ишто раз, — отдал он верёвку сыну.

— Не упущу, — буркнул тот.

Больше никаких происшествий не было. К восьми часам утра караван был готов тронуться в путь, но начальство почему-то медлило с отправкой. Оказалось, что все ждут какое-то высокое начальство — чуть ли не самого генерал-губернатора Муравьёва.

Через минут двадцать со стороны Шилкинского завода прискакал всадник. Он о чём-то переговорил с офицерами, и те, облегчённо вздохнув, приказали всем зайти на плоты и готовиться к отправке. Местный священник благословил «рабов Божьих» на великое дело для нужд России, и плоты, один за другим, стали натужно отваливать от берега. Перед отправкой тот самый прапорщик, участник разговора, что я слышал накануне, приказал нам со Степаном взять под свою опеку ещё один плот. Люди на том плоту все были незнакомые, кроме отца пятерых дочерей, но Степан заметно обрадовался. Среди девушек находилась та самая дивчина, с которой Степан недавно переглядывался. Мне же пока было не до девичьих глаз. Требовалось для начала освоиться в незнакомом для меня времени и выжить.

Три наших плота дождались своей очереди и отчалили от берега. Погода была на удивление безветренной и тёплой. Река безропотно приняла тяжесть плотов и степенно понесла их вниз.

Плавание началось. Чем оно закончится, знал лишь я один.

Между плотами постоянно сновали лодки. Впереди плыли разведчики и докладывали о приближающихся отмелях. Но это не значило, что мы были полностью застрахованы от всяких неожиданностей. Они поджидали буквально за каждым поворотом. Так, через сутки после отплытия, сразу шесть плотов и одна баржа с продовольствием сели на мель. Пришлось останавливаться и общими усилиями стаскивать с мели плоты, а затем протаскивать через узкое место, поочерёдно, все суда нашего каравана. На этих участках реки терялось драгоценное время. После такой работёнки от усталости тряслись руки и ноги, но никто не жаловался.

А на кого? Не миновала эта участь и нас.

Всё произошло на пятый день пути. Мы старались не прижимать плоты друг к другу, потому что были свидетелями, как на севшую на мель баржу наплывали следовавшие за ней. Картина, надо заметить, не из приятных. Наседающие друг на друга громадины ломают вёсла и постройки. В воде оказываются крестьянские пожитки. Я вместе с Яшкой стоял на кормовом правиле, когда с противным шорохом плот уткнулся в отмель. От неожиданного толчка мы с напарником вылетели в воду. Тонуть, конечно, мы не собирались. Глубина-то известная — воробью по колено. Следовавший за нами плот со Степаном на борту, отчаянно работая правилами, стал нас обходить сбоку и тоже сел на мель. Третий плот уткнулся в косу между нами. Остальные успели среагировать и причалили к берегу. И вот по грудь в ледяной весенней воде мы, напрягая жилы, выталкиваем плот на более глубокое место.

Нам помогают мужики с других плотов. «Ноев ковчег» не желает покидать косу. Приходится под днище подводить ваги^[2] и, подваживая плот с двух сторон, выводить его на глубину. И так второй, а затем третий.

Поймав надёжное течение, наш караван устремляется дальше.

Хотя слово «устремляется» здесь приемлемо менее всего. Мы тащимся черепашьим шагом. Мне, человеку двадцатого века — века скоростей, такая скорость передвижения кажется дикой и нудной.

Эх, сейчас бы на белоснежный красавец «Метеор», да с ветерком, или, на худой конец, под буксир. То расстояние, что «Метеор» делает за час, мы проходим за сутки. Если, как говорил Егор, от Шилкинского завода до Мариинска около пяти тысяч вёрст, то плыть нам до самой осени. Ведь плывём мы только в светлое время суток, а впереди ещё шторма и непогода. Только по Шилке нам предстоит пройти не менее пятисот километров. Течение здесь быстрее, чем в Амуре, но мели — это бич Божий.

Выбравшись на плот, мы развесили мокрую одежду на просушку. Мужики стали требовать у женщин лекарства для «сугреву вовнутрях» и, как те ни были против, своего добились. А ведь действительно — «не пьянки ради, а лечения для».

На нашем плоту плывут семейства Зиминых и Болдыревых.

Братья Шишкины занимают отдельный плот. У них семья многочисленная. Мы плывём первыми среди четырёх наших со Степаном плотов.

В караване уже не осталось ни одного плота, который бы ни побывал на мели. Степан нас подбадривает тем, что как дойдём до Усть-Стрелки, то далее, по Амуру, плыть будет легче. И река пошире, и мелей поменьше. Мне наше плавание кажется медленным и скучным, а крестьяне откровенно рады. Это не пеший переход через всю Россию-матушку. За ежедневным дневным бдением и беспокойными ночами на берегах реки незаметно пролетело более двух недель. Как мы ни ждали появления станицы Усть-Стрелочная, всё равно проморгали. Первые избы станицы появились неожиданно и вдруг.

Станица Усть-Стрелка выглядела весьма живописно. Столько разного люда здесь никогда до сих пор не бывало. На тесных улочках станицы и на берегу яблоку упасть негде. Казаки, солдаты, крестьяне, бабы, дети — всё смешалось в кричащем разноголосом хороводе. В этой станице нам предстояло немного передохнуть и с новыми силами продолжать свой путь.