Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Берт выслушивал ее, позволял замечания, он даже нагло посмотрел во всемирной базе данных те незнакомые имена, которые она назвала, согласился с ней. Она одобрительно усмехнулась.

И как-то плавно разговор перешел к очередной реформе, затеянной Экуменической церковью.

– Эти три года подвижничества перед принятием духовного сана, – поморщилась она. – Что интересно, когда я слушаю патриарха, я почти готова согласиться с ним. Духовный сан накладывает определенные обязательства, мало кто имеет достоверные представления о них, как правило, семинаристы идеализируют сан и преувеличивают свои способности вжиться в него и свои возможности. С другой стороны, мне сразу же вспоминается та битва за целибат во время Великой Реформы и активность, с которой сторонники и противники оного выливали даже не ведра – чаны дерьма друг на друга. М-м-м, цистерны, – сыто прищурилась она, напомнив Берту всласть напившуюся крови ласку.

– Но что входит в три года подвижничества? – лениво поинтересовался Берт.

– Боюсь, на этот вопрос не способен дать внятного ответа сам Синод, уважаемый Берт, – отмахнулась Ингер. – Предполагаю, как и всегда, это будет зависеть от влиятельности покровителей.

– Или намерений самих соискателей? – предположил Берт. Ингер скептически улыбнулась. – Нет, почему же. Есть ведь среди них те, кто считает такой подвиг необходимым.

– Есть? – скептично спросила Ингер. – Если вы позволите, Берт, мой опыт знакомства с этой братией несколько, ха-ха, пессимистичен.

– Есть, разумеется. Как и везде, уважаемая Ингер. – Берт покачал головой и побарабанил пальцами. – Собственно, должен признать, что в бытность мою в миссии я встречал и там людей, преданных ее делу, идее и духу. Я даже почти примкнул к их числу.

– Но мы говорим не о миссии, а о Всемирной Церкви. И, повторюсь, я несколько цинично взираю на эту корпорацию.

– Э, – поморщился Берт. – Мы говорим о корпорации или о людях?

– Дельное замечание, – согласилась она.

– Вот то-то и оно, – торжествующе произнес Берт и взял бокал.

– Приведите пример, – хладнокровно отозвалась Ингер и отпила из своего.

========== Часть 20 ==========

Невинное вроде замечание Ингер застало Берта врасплох; он отставил бокал и задумался.

– Я чувствую подвох, но не могу определить, в чем он может заключаться, – честно признался он и смущенно улыбнулся.

– Никакого подвоха, – Ингер отсалютовала ему бокалом и сделала еще глоток. – Приведите пример людей, принадлежащих церкви, не мирян, Берт, последовательно следующих тем законам, которые Всемирная церковь так энергично насаждает.

– Священников, что ли?

– Необязательно, – пожала плечами Ингер. – Это лишает доступа к состязанию многочисленных нерукоположенных служителей. Скажем, студентов-семинаристов. Кого там еще… никогда не разбиралась особо хорошо в иерархии этого мегакорпа, – пренебрежительно добавила она.

Берт предпочел не реагировать на последнее замечание – для человека, деклалирующего свое невежество, Ингер Стов была слишком хорошо осведомлена о делах Экуменической – Всемирной – Церкви.

– Но не мирян, – уточнил Берт.

– Но не мирян, – охотно подтвердила Ингер. – Миряне слишком заинтересованы в своем общественном рейтинге, положении в обществе и прочая, чтобы можно было с убедительной достоверностью определить, где в их желании служить обществу с благословения церкви искреннее желание, а где самолюбование, желание самоутвердиться в самых разных ситуациях и за счет самых разных людей и причин, и так далее, и тому подобное. Человеческая душа потемки, и я скорей поставлю на то, что человек, спасший другому жизнь с риском для собственной, сделал это, чтобы доказать себе, какой он замечательный, мужественный и этически продвинутый, чем действительно думая о спасении ближнего. Подобное самоутверждение устанавливает зависимость посильней никотина и опиатов, если мне будет позволена такая циничность. При этом одним из важнейших симулянтов этой самой зависимости является видимая бескорыстность совершаемого действия. А вот клерики такого замечательного бонуса лишены. Они вынуждены жить в веригах этого их кодекса или канона. Таким образом устранен и сильнейший стимулятор. Остается только долг, которому приходится иногда следовать без каких-либо стимулов, поощрений и чего там еще… что там еще бихевиористы поминают при каждом удобном случае. Поэтому я и настаиваю на изоляции от рассказов о подвигах простых людей, отправляющихся куда-то там и живущих вроде как во имя других, а предлагаю чуть пристальней рассмотреть клериков. Итак, есть примеры благородного и бескорыстного служения другим, основанного на долге?

Берт отодвинул бокал и грузно оперся локтями о стол. Он задумчиво изучал пальцы, прикидывал, что взбрело Ингер и зачем ей это нужно.

– И разумеется, предпочтительно делать это на примере людей, живущих в Африке, – уточнил он.

– Можете заглянуть в Полинезию, Центральную и Южную Азию, север Южной Америки. Там тоже большой простор для подвижничества. Мог бы быть. Я предполагаю, впрочем, что вы не особо знакомы с этими регионами.

– Я слышал истории о священниках, погибших, спасая людей во время стихийных бедствий. Наверняка вы тоже со многими знакомы.

– Мы не говорим об экстремальных ситуациях. Там совершенно особая психология и даже биохимия и физиология, если позволите. Я настаиваю на примерах, показывающих, что человек изо дня в день, из года в год готов служить в ужасных условиях в полном соответствии с заветами церкви.

Берт поднял на Ингер глаза. Она сидела, откинувшись назад, держала бокал за ножку, смотрела прямо на Берта, как ей было характерно – прямо, мигая очень редко, не улыбаясь, не хмурясь – и маска, которая у нее была вместо лица, не выглядела бесстрастной; безразличной – да, но страсти под ней бушевали.

Но сам ее интерес к сомнительной ценности, с ее же точки зрения, геройствам безликих и в принципе безымянных священников взволновал Берта не на шутку. Сначала Иво намекает ему присматриваться к епископам-кардиналам в и около Йоханнесбурга, затем Горрен только что не руки пожимал, когда Берт делился с ним приглашением на обед-ужин по невнятному поводу в крупном приходе. Теперь Ингер Стов вгрызлась стальными челюстями в его загривок и треплет, как полудохлую шавку. И с чего бы? И ладно, нужно быть полностью и совершенно глупым, чтобы отрицать влияние церкви на общественную жизнь, ее колоссальные материальные возможности, но само желание допытываться у него – не самого влиятельного участника африканской жизни – о героических вещах, вроде бескорыстно преданных своему делу служителей церкви выглядело притянутым за уши. А высказать свои сомнения этой даме, сидевшей напротив и пристально изучавшей его – Берт не был настолько отчаян, он не хотел лишиться такой щедрой кормушки и заполучить взамен кучу малу неприятностей.

– Если позволите, – пробормотал он. – Я не знаю никого лично. Тут уж прошу прощения. Наверное, не с теми людьми общаюсь, да простится мне такая пристрастность.

Ингер усмехнулась.

– Я наслышана, что вы охотно заводите знакомства если не с епископами, так с их секретарями. И как, оно того стоит?

– Еще бы, – широко улыбнулся Берт. – Я – или мой компаньон – сохраняю им святость, занимаясь не очень чистыми делами, а они оплачивают свою сохраненную святость, исходя из собственных представлений о ее ценности.

Ингер улыбалась куда искренней.

– И все-таки я действительно знаю людей, честно и преданно служащих церкви в онтологическом понимании, в тех рамках, которые формируются в определенном месте и под воздействием определенной группы людей.

Ингер скептически подняла брови.

– Да бросьте. Изо дня в день выслушивать чужие жалобы, проблемы, бесконечно повторять одно и то же, примитивнейшее одно и то же, чаще всего одним и тем же людям. Ну ужасно же. Этот гребаный день сурка. Кого хочешь доведет до амока. А они в этом десятилетиями варятся. И постоянно напоминать себе: люби ближнего, заботься о его нуждах, бла-бла-бла.