Полет к солнцу (СИ)

— Перед ним? — в голосе Финеаса звенело недоумение. — Но неужели вы не согласны, что он недостойно поступил?

— Не будем обсуждать. Это не мое дело. И не ваше.

— Ну а все-таки? Между нами? Я не верю, чтобы вы одобряли такое.

— А я вам говорю, что не буду обсуждать это ни с кем, — отрезала девочка. — И пока вы не извинитесь перед Альбусом, общаться по-прежнему мы с вами не сможем.

— Но в чем мне извиняться?

— В том, что грубо вмешались в то, что вас не касается.

— Я высказал неодобрение. Это запрещено?

Клеменси некоторое время молчала, опустив глаза, потом проронила:

— Вы как будто уверены, что имеете право судить. Может, настанет день, когда вы поступите гораздо хуже. Вы же не можете знать…

Финеас дернулся.

— Я никогда так не поступлю с моей семьей! Я люблю их всех, жизнь готов за них отдать! И я пишу им каждую неделю.

— Рад за вас, — Альбус подступил к ним вплотную. Клеменси покраснела и недовольно поджала губы, Финеас резко обернулся и смерил его негодующим взглядом.

— Вы видели? — бросил он девочке и вперил в лицо Альбуса расширившиеся от волнения голубые глаза. — Впрочем, я даже рад, что вы оказались здесь. Это новое доказательство вашей бесчестности. И позвольте узнать: почему вы дважды, ставя себя в некрасивое положение, не принимали мой вызов? Вы согласны с обвинениями или не считаете меня достойным противником?

Альбус растерянно осмотрел маленького Блэка. Тот не доставал ему даже до плеча, был таким тонкокостным, будто не составило бы труда сломать его запястья или шею. Голубые глаза опушали, на зависть девочкам, черные стрельчатые ресницы. На щеках и подбородке румянились ямочки. В самом деле, вступать в поединок с таким было все равно, что с девчонкой. У Горация за внешней мягкостью угадывались жесткость и крепкие нервы — у этого же была только слабость и больше ничего. Разве задор, который может втянуть в неприятности, но на котором не продержишься долго.

Финеас, казалось, хорошо понял его взгляд.

— Значит, вы презираете меня… — пробормотал он обиженно и снова обернулся к Клеменси. — Вы за этим и посылали меня к нему? Чтобы он надо мной посмеялся? А может, и сами посмеялись бы потом с ним?

Клеменси беспомощно улыбнулась.

— Какие глупости. Как вам такое… Постойте, куда вы?

Но Финеас, развернувшись, побежал прочь.

Некоторое время Альбус и Клеменси тяжело смотрели друг на друга.

— Не надо было показывать, что ты здесь, — пробормотала она. — Немудрено, что он обиделся.

— Но я не понимаю… — пробормотал мальчик. — Ведь я даже не сказал ему ничего… Ладно, может, пойдем?

Вчера был Хэллоуин, и светильники из тыкв еще не убрали. Альбусу передразнил оскал, и Клеменси засмеялась, но глаза её были по-прежнему тревожны.

В тот же день Финеасу прибавилось поводов обижаться: на нумерологии профессор Кей поздравил Альбуса с тем, что статья о числе тринадцать действительно была опубликована, и даже подарил номер «Вестника нумерологии» с закладкой на нужной странице. Номер, конечно, тут же пошел по рукам. Финеас демонстративно отвернулся, и на лицо Осборна Крауча набежала тень, хотя на перемене он радостнее всех, даже друзей, поздравил Альбуса с первым успехом.

На Гриффиндоре новость восприняли вполне благосклонно — тем более, профессор Кей добавил по такому случаю двадцать баллов. Уизли поздравили в полном составе, Анджела одобрительно потрепала его по макушке (хотя, признаться, он уже мог позволить себе смотреть на нее сверху вниз), даже Джейн снисходительно признала, что он приносит факультету много пользы, когда не хулиганит. Что касается Дональда, он был доволен прошедшим матчем, выигранным почти исключительно его стараниями, а потому на успехи соперника внимания не обратил.

— А ты сам-то как? Рад, правда? — спросил Элфиас, когда вечером они всей компанией гуляли по коридорам. Альбус задумался. Особенного ликования он не испытывал — с ощущением полета к солнцу, конечно, не сравнить. Но внутри словно что-то зазвенело: словно дали сигнал к началу действия, и теперь требуется следующий шаг.

— Я… Если честно, не знаю. Хочется уже чего-то нового, вперед двигаться, посмотреть в будущее. Здесь уже скучно как-то…

— Скучно? — кудахчуще засмеялся Гораций. — Думаю, скоро скучно тебе не будет. Если посмотреть в будущее, мы увидим там грядущий Рождественский бал. Мы уже на третьем курсе и можем принять в нем участие.

— Не думала, что ты такой охотник до развлечений, — рассмеялась Викки. — Вот и приоткрывается твоя истинная сущность, не так ли?

— Может быть, я забочусь о друзьях, — пробрюзжал Слагхорн. — Бал всегда открывают лучшие ученики. Альбусу пора присмотреть даму, чтобы достойно смотреться.

Викки бросила на Альбуса странный долгий взгляд, но он предпочел этого не заметить.

Про бал действительно заговорили слишком рано: о подготовке к нему директор объявил лишь через месяц. Девчонки в зале загалдели так, что Альбусу сделалось не по себе, но Викки, по счастью, отвлеклась на другое. На перемене она, догнав Альбуса и Горация, с гордостью показала им заметку на второй странице «Ежедневного Пророка».

«Председатель отдела международного сотрудничества Эдмунд Бальфорт принял немецкого посла Отто Шульца. Переговоры прошли при участии Фрэнсиса Уркварта. Отто Шульц остановился в его доме». На колдографии сухопарого немца обнимал пухлощекий, румяный старичок с белыми бакенбардами в форме котлет. Немного в стороне держался человек много моложе, с породистым и очень интеллигентным лицом, украшенным тонкими усиками и очками в изящной оправе.

— Это мой отец, — гордо указа на последнего Виктория. — А вот здесь — мама.

Под колдографией пониже, изображавшей миниатюрную светлоглазую женщину с прихотливой прической белокурых волос, значилось: «Отто Шульц очарован хозяйкой дома — Сесилией Уркварт, урожденной Гринграсс».

— Ты больше похожа на отца, чем на мать, — ответил Альбус, рассмотрев родителей Виктории как следует. Гораций хмыкнул.

— Поверьте, её родственники этому не рады. Твой отец, Викки, — ты меня извини, но он самый вздорный либерал в Англии, а может, и на всем свете. Он хуже…

Слагхорн не успел договорить, вдруг зашедшись в бешеной джиге. Он подпрыгивал, как мячик, пухлые щеки его раздувались, пузо судорожно опадало, по лицу бежал пот, глаза вылезли из орбит.

— Останови! — взмолился он, взглянув на Альбуса. — Прекрати это!

Но Альбус задыхался от смеха, схватившись за живот. К тому же Луиза, увидев, как издеваются над кузеном, с порога зала бросилась к нему, но упала, пораженная Импедиментой Викки. Вокруг них уже образовывался небольшой круг: зрелищем пляшущего Горация хотелось насладиться всем. Но вдруг толстяк упал, тяжело отдуваясь. Альбус оглянулся: Финеас помогал подняться Луизе, а в дверях Большого зала стоял с опущенной палочкой Лэмми.

— Поссорились? — мягко спросил он. Маленький Блэк шагнул к Альбусу вплотную.

— Все видят ваше истинное лицо, и я не понимаю, как вас еще терпят. Издеваться над собственными друзьями…

— Э… При чем тут я?

Финеас, скривившись от отвращения, ничего не ответил и ушел, резко развернувшись. Гораций, верно, сказал что-то резкое Луизе, и она тоже отошла прочь. Вытерев потный лоб, он обернулся к Виктории:

— Я ведь планировал пригласить тебя на бал. Увы… честь пойти со мной достанется моей кузине.

— Желаю ей благополучно опозориться с тобой, — Викки вздернула носик. — Ты же не думаешь, что я выставила бы себя на посмешище, согласившись появиться с таким толстяком?

— Отлично, — вздохнул Слагхорн. — Тогда выбирай среди мужланов.

Так парадоксальным образом светский пустяк стал сеять вражду. Через неделю после случая с Горацием, едва он перестал дуться на Альбуса (хотя с Викки еще не разговаривал), внезапно поссорились Айла и Лэм. Точнее, Айла теперь держалась от бедняги подальше и бросала на него тяжелые взгляды, отказываясь заговорить, а он только грустнел, вздыхал, почти не ел и даже перестал тайком бегать на Астрономическую башню. В конце концов Альбус поинтересовался у Клеменси, в чем дело.