Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)

- Сказки? Сказки я люблю… с удовольствием послушаю… – она подошла вплотную к парню и взяла его за отвороты куртки, обдав мятным запахом жвачки. Он сощурил глаза – очередная рыбка в его лапках, флаг на фюзеляже, ибо недоступных девушек не бывает в принципе.

- К тебе? – уточнил он, на что девушка, припечатав его страстным поцелуем, быстро развернулась и потащила его за собой…

- Что-то ты залетался, Орлов, крылья не оборвать?

Миша оторопел. Это был не голос подружки, а голос мужской, звучащий из-за спины. Обернувшись, парень увидел компанию молодых людей, каждому из которых было не больше двадцати. Во главе их стоял тот самый, кто окликнул Мишу: курносый темноволосый пацан, с модной кепчушкой на голове. Он стоял, нагло ухмылялся и смотрел на Мишку.

- Рыбкин?! Что, мать твою, ты здесь забыл? – моментально оскалился герой-любовник, грозно двинувшись в сторону давнего врага.

- Да вот тебя поджидал с твоей очередной проституткой, для последнего разговора!

Миша остановился. Он оглядел гопников, столпившихся вокруг.

- Молодец, Лерочка! А один на один никак, наш бесстрашный самец без друзей-недоумков никуда не ходит?

Все оскорбления курносый словно не замечал – ведь вокруг него “охрана”, которые закопают того, кто посмел противоречить хозяину. Бугаи ходят вокруг, один даже сделал в воздухе хук, чтобы напугать Орлова, однако никто не бросается в драку – все ждут отмашки хозяина.

- Заткнись, мразь. Не успел ты трахнуть свою очередную шлюшку и вряд ли успеешь.

Они заманили парня в подворотни, не дав ни единого шанса на отступление. Скинхеды начали наступление, но парень не отходил назад, хоть и был окружен.

- Мишка, ты бы еще на колени перед ними встал от страха!

Крик принадлежал рыжеволосому юноше, который спрыгнул с крыши одноэтажного гаража, в полёте бросив кастет, и в несколько шагов подбежал к пареньку.

Орлов улыбнулся, увидев подмогу, в обороте ловко поймал оружие.

- Братишка, а ты как?..

- Не время глаголить, сейчас нужно разъяснить людям, что они неправильно поступают, – прервал рыжеволосый. – Но раз уж бог их разумом не одарил, то придется применить насилие.

На этих словах молодой человек в одно движение вынул из заднего кармана джинсов пистолет, направляя его в толпу сбитых с толку неонацистов, и, не поведя и бровью, выстрелил. Патрон, как и планировалось по сценарию, был холостым, но угроза подействовала так сильно, что большинство охранников самопровозгласившего лидера бросили на землю биты и рванули удирать кто куда.

Рыбкин и ещё двое самых преданных ему товарищей поняли блеф, однако никто из них рисковать не захотел, ибо связываться со старшим – Сергеем Орловым, им было откровенно боязно. Он учился на последнем курсе одного из самых продуктивных юридических факультетов в столице и имел (по крайней мере, ходили слухи) не только легитимные связи. Дело в том, что Сергей занимал негласную оппозиционную сторону и клонился влево, покуда Валерий Рыбкин был местным главарём правых нацистов.

- Серег, я снова перед тобой в долгу.

Оставшись наедине с братом, Михаил жестом просил его отойти немного подальше, дабы никто, кроме них, не мог слышать их диалог. К этому времени в Москве наступила настоящая ночь: градус понижался, и изо рта валил густой пар.

- Ну… – старший Орлов притворно отвел глаза. – Мы же братья, я старше и должен тебя, хоть и непутевого и безалаберного, защищать, и прочее бла, бла, бла.

- Да я все это знаю. И все же ты меня всегда спасаешь, а я кроме синяков и проблем прочих ничего не даю. Давай, проси, что хочешь! – Миша толкнул брата в бок.

- А с чего такая щедрость? – Сергей перевел взгляд на девушку, которая все это время стояла сзади, прижавшись к стенке магазинчика. – А, ну тут и к гадалке не ходи.

Юноша молящим взглядом буравил брата.

- Ты же понимаешь, – голос его был снижен до шёпота, чтобы девица его не услышала, – В последний раз.

- А вот врать не надо! – старший Орлов также снизил тон, ибо гордячка могла сама продинамить мальчика. – Мне ли не знать, какой ты ловелас. Хотя это у нас семейное, но ты особенно выделяешься. Даже слишком. Не пора к врачу сходить?

Смех Сергея прервал несильный удар в живот.

- Ну, так че хочешь, а то я передумаю.

- Веди свою речь культурно, хорошо? Хотя бы попытайся. И с отцом обязательно по возвращению поговори, – Сергей серьезно посмотрел на младшего брата, похлопав по плечу и пожелав «удачи, хотя она тебе не нужна», поспешил сесть на ближайший автобус.

- Ты – мой герой. Придется наградить тебя вдвое… – девушка, приблизилась и развязно обняла юношу. Благо не было никаких вопросов о незнакомом помощнике, хотя после их трогательных братских объятий она долго задумчиво смотрела убежавшему Сержу вслед.

- Все для тебя, Снежаночка, – облизнувшись, Миша поплелся за ней, зная, что ему обеспечена прекрасная ночь.

В приподнятом настроении Мишка бежал домой после такой удачной ночи. В столице вовсю был день, парень понимал, что ему достанется от матери – Ирины Витальевны Орловой, которая не единожды уже устраивала сынуле головомойки. Однако его это не сильно-то и волновало – он был горд собой. Пробежав на красный сигнал светофора на перекрестке перед домом, Миша помчался к подъезду, но по дороге его остановила чья-то тяжелая и сильная рука.

- Осторожнее… – возмущенно сказал Миша, но тут же закрыл рот. Его остановил пожилой мужчина, сурово смотрящий на него зелеными пронзительными глазами.

- Прости, пап… – Миша опустил голову. – Серега говорил, что ты хотел со мной поговорить… Прости, что не позвонил. Я сказал ему, чтобы он сказал, что я…

Но вместо ожидаемого и естественного выговора Николай Тимофеевич саркастически улыбнулся.

- Ох, сын, ты опять в своём репертуаре. Романы крутишь направо и налево и в истории попадаешь… Хотя что там, в моём репертуаре, весь в меня… Когда я был в твоём возрасте, я имею в виду, – поспешно поправился отец, – есть у меня к тебе разговор… Ты, надеюсь, сейчас ни на какое свидание не торопишься?

- Да нет. А что случилось? – Миша, устыдившись, посмотрел на отца.

- Что ж, сын… Серьёзные разговоры, правду сказать, на бегу не совершаются, но ведь не на бегу тебя ещё застань, да и не интересно это тебе, не касается – сколько ни говори, что когда коснётся, как бы поздно не было. А времена сейчас настают смутные, непростые. Если что-то случится… в моём кабинете в первой тумбочке шкафа лежат документы, справки и всё нужное. И ещё кое-что. Но надеюсь, до этого не дойдёт…

- Пап, ты о чем?

- Ни о чём, Миш, если что-то случится – поймёшь, если нет – и не пригодится. Просто напоминаю, чтобы был осторожнее. А то всякие люди на свете есть… Ну, кое-что ты об этом уже знаешь. Опять с «Рыбой» поцапался, вижу?

Миша молча кивнул головой.

- Не связывался б ты с дураками. Есть же у тебя хорошие друзья, брал бы для жизни хорошие, полезные примеры Ну, ладно, иди. Ты спешил. И… – Николай Тимофеевич тихо сказал. – Мама сегодня в хорошем настроении, может, и не попадёт тебе сильно. Ей заказ на картину пришел. Сам автор принес. Давненько я ее не видел…

- Полагаешь? – уточнил Миша.

- Ну, сильно на это не рассчитывай, мама у нас загадочная, никогда не предсказуемая, наверное, потому я на ней и женился. Смотри, говори с ней аккуратно, слова выбирай …

- А ты куда? Воскресенье же, – Миша остановил отца. Зеленые глаза мужчины блеснули.

- Да я скоро вернусь. Пока, сын.

Улыбнувшись на прощание отцу, Миша подошел к подъезду многоэтажки, где заметил два женских силуэта на выходе из подъезда. В шедшей чуть впереди невысокой женщине средних лет с умиротворённой улыбкой он узнал свою мать.

Мадам Орлова отличалась строгостью характера и распространяла тоталитарные меры на всех членов семьи. Возможно, по этой причине её брак процветал более двадцати лет. Ирина Витальевна Орлова была доктором филологических наук, и какое-то время преподавала на кафедре литературно-художественной критики и публицистики. Можно сказать, именно потому, что мать была так строга и тактична в воспитании, младший сын стал выбиваться из-под контроля. Если старший отпрыск отличался изворотливостью и хитростью – при матери он ни слова не упоминал о ночных стычках, а лишь обсуждал с отцом политику и некоторые философские вопросы, в которые Миша не вникал, то младшему чаду хотелось бунтовать и не хотелось взрослеть.