Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Мартин не задавал вопросов, он и так знал на них ответы. Не заводил разговоров об уверенности и неуверенности в правильности совершения подобных действий, не обещал остановиться, если вдруг…

Он знал, что не остановится.

Не потому, что Кэндис ему не позволит, а потому, что, он сам, несмотря на заверения, сделать это не сумеет.

Он отчаянно хотел, почти до дрожи, и Кэндис был в этом смысле точной его копией. Они были разными, но идеально дополняли друг друга.

Двойственность.

Сладость и горечь.

Чёрное и белое.

Гладкий скользкий атлас, что столь приятно соприкасается с кожей, и металлические цепи, чьё прикосновение никак не назовёшь ласковым.

Нежность и боль, смешанные в единый коктейль.

Невинность и опыт.

Последний, несомненно, играл немалую роль, но невинность привлекала ничуть не меньше, особенно такая. Страстная, пылающая и, как бы странно не прозвучало, порочная до невозможности.

Воплощение соблазна, находившееся в его, Мартина, постели, гипнотизирующее этим невозможным взглядом, прикусывающее губы, призывно раздвигающее ноги и живо, отчаянно откликающееся на каждое действие.

Невинность как чистый лист, на котором можно написать всё, что угодно, нанести любой рисунок, постепенно создавая шедевр.

Свой собственный, персональный абсолютно неповторимый шедевр.

Невинность, что заводит сильнее, чем ласки любовника, обладающего обширными познаниями в вопросе и моментально перехватывающего инициативу в свои руки.

Мартину не нужны были десятки разнообразных поз, продемонстрированных за один вечер. Не требовались отточенные движения и фальшивые стоны, как в дешёвом – да и в дорогом, снятом на заказ, для определённых людей – порно.

Ему нужен был только Кэндис Брайт.

Целиком и полностью.

Его совсем не скованные, а достаточно уверенные прикосновения, не слишком умелые, но до отчаяния искренние ласки. Материал, из которого при умелом подходе, можно вылепить всё, что угодно.

Энтузиазм, рождённый настоящими чувствами, способен стать стартовой позицией для поистине невероятного результата.

С волос Кэндиса капала вода, пропитывая и простыни, и подушки, но вряд ли Мартина заботила судьба постельных принадлежностей. Вот уж о чём он не думал, так это о том, сколько наволочек отправится в стирку вместе с испорченной рубашкой и пострадавшими джинсами.

Мысли его были заняты другими делами.

И определённым человеком.

В очередной раз Мартин прильнул к губам, наслаждаясь голодным, жадным, обжигающим, настойчивым поцелуем.

Инициатива наказуема.

Он знал об этом, но сейчас мечтал именно о таком результате. Ловил каждое движение дрожащих ресниц, зачарованно смотрел в потемневшие глаза. Разрывая зрительный контакт, целовал подставленную шею, оставив в покое истерзанные губы, проводил по ней языком, пробуя терпкий вкус, наслаждаясь и им тоже.

Хотелось вынудить Кэндиса жалобно скулить, сгорать от стыда и просить ещё.

И Кэндис просил, притягивая Мартина к себе и шепча ему на ухо всё то, чего, по идее, невинному юноше в голову приходить не должно. Потому что слишком пошло, слишком вызывающе и слишком… возбуждает.

Ладонь прошлась меж разведённых ног, по внутренней стороне бедра, крайне чувствительной к прикосновениям, коснулась члена, собирая смазку, растирая её в пальцах, что вскоре обхватили уверенно, стремительно подводя к желанной разрядке.

Нескольких движений вверх-вниз оказалось достаточно для того, чтобы в первый раз избавить от мучительного возбуждения. Но Кэндис, кажется, не только этого хотел. Однозначно, большего. Всего и сразу. Да и Мартин заканчивать на этом не собирался. Только-только вошел в раж.

Поняв, что за ним наблюдают, не вытер руку о простыни, а слизал белёсые капли с перепачканных пальцев.

– Нравится, Мар-тин? – поинтересовался Кэндис, без иронии в голосе.

– Очень.

Кэндис коротко вскрикнул, ощутив попеременно укус за плечо и в основание шеи. Своеобразное ощущение, породившее волну острого удовольствия.

Дыхание сбивалось, возбуждение вновь и вновь накатывало мягкими волнами. Первый оргазм был не более чем способом удовлетворить банальную физиологическую потребность. А сейчас хотелось медленного, размеренного и очень чувственного занятия любовью, чтобы свою долю внимания получила каждая клеточка тела.

Томно и нежно.

Как в кино. С той лишь разницей, что здесь не будет свидетелей, бесконечного наблюдения и крика: «Стоп! Снято».

Мартин вновь провел ладонью по бедру, чуть влажному, горячему, напряженному. Сжал сильнее, понимая, что утром на бледной коже будут видны следы от его пальцев. Его это осознание не останавливало. Оно подстёгивало.

Пальцы один за другим скользнули внутрь разгорячённого тела, растягивая, подготавливая, мерно двигаясь. Не больно. Просто непривычно. Да и то – лишь первое время.

Кэндис приоткрыл рот.

С губ срывалось хриплое, лихорадочное дыхание. Кэндис сам двигался навстречу пальцам, царапая короткими ногтями спину Мартина, льнул, неотрывно глядя на него, одним лишь взглядом выражая все свои желания.

Прочерчивая тонкие алые полосы на коже в момент проникновения, закрыл глаза и слепо потянулся за очередным прикосновением губ.

Получил.

Вот теперь уже нежное, осторожное касание, будто в качестве компенсации за причинённую боль.

Кэндис в ответ на это улыбнулся немного ехидно, чем только сильнее спровоцировал.

Впрочем, того и добивался.

Несколько секунд, чтобы привыкнуть.

Несколько секунд звенящей тишины, что так легко нарушить.

– Я не хрустальный, – шепнул Кэндис на ухо Мартину, прикусывая хрящик. – Так что можешь не церемониться особо.

– Но ведь… девственник.

– Уже нет.

*

Он погружался в сон в момент, когда ночь за окном сменялась рассветом, уступая место новому дню. Лежал, подсунув ладонь под щёку, внимательно смотрел на Мартина.

Тот смотрел на него.

– Что? – спросил Кэндис с невероятной серьёзностью.

– Что? – повторил Мартин.

– Теперь вы, как честный человек, обязаны на мне жениться, мистер Уилзи, – произнёс Кэндис; не удержавшись, засмеялся и уткнулся лицом в подушку на несколько секунд.

– Купить обручальное кольцо, чтобы оно снова осталось невостребованным?

– Не останется.

– Действительно наденешь его?

– А почему мне его не носить?

– Спи уже, – хмыкнул Мартин, легонько щёлкнув Кэндиса по носу, как когда-то, несколько лет назад, у ворот академии.

– Сон точно лишним не будет, – прозвучало немного приглушённо.

Кэндис и, правда, отчаянно хотел спать.

В полудрёме он ощущал прикосновение. Мартин поглаживал его по щеке, перебирал пряди волос и, кажется, что-то говорил.

А потом звук его голоса стих, воцарилась тишина.

Кэндис не знал, сколько времени прошло с тех пор, но первым делом поймал себя на мысли, что не более пяти или десяти минут. Засыпал и просыпался он при схожих обстоятельствах.

Ладонь замерла в нескольких сантиметрах от волос, не решаясь прикоснуться к ним, чтобы не нарушить чужой сон.

Сквозь шторы в комнату проглядывали первые солнечные лучи, наступало очередное серое утро. Очередной серый день.

Пятнадцатое февраля. Минус одна страница из книги их жизней.

Теперь их осталось всего лишь одиннадцать.

Да, определённо отделаться от этой мысли было непросто, зато отсчитывать дни до тех пор, пока их не останется вовсе – проще простого.

Мартин потянулся к телефону, засунутому под подушку, снял блокировку, желая узнать, сколько сейчас времени. Судя по изумлённому взгляду, цифры, отразившиеся на экране, удивили.

Проведя в сомнениях ещё несколько минут, Мартин не удержался. Осторожно прихватил отдельную прядку каштановых волос, казавшихся при скудном освещении темнее обычного, заправил её за ухо, не упустив возможности погладить по щеке кончиками пальцев.