Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Кэндис.

– Что?

– Я серьёзно.

Сомневаться в правдивости этих слов не приходилось.

Кэндис с трудом сглотнул. Идея запасного сценария, тщательно продуманного и практически готового к реализации, трещала по швам, превращаясь в пыль. Рушились декорации, нарисованные маски стекали с лица, оставляя чёрные полосы под глазами, густо намазанными театральным гримом.

Хэ-хэй, посмотрите на этого клоуна. Почему он перестал заливисто смеяться? Что случилось? Почему он плачет?

Мартин одним только взглядом вынимал душу, разбивая показную весёлость.

– Летом, после экзаменов. Или, если не получится тогда, после университета… Возвращайся ко мне.

– Ты будешь ждать?

– Да.

– И как долго?

Нотки игривости и смешливость окончательно исчезли. Кэндис вновь посерьёзнел.

Он не ждал этого предложения, до последнего сомневался. Он не думал, что Мартин их произнесёт. Он вообще собирался разрушить всё до основания, сказав о планах отца на грядущую женитьбу, о том, что жизнь уже давно расписана по минутам, и он сделал однозначный выбор, не предполагающий наличие альтернативы.

Мартин – всего лишь развлечение, очередное доказательство, соблазнённое ради проверки собственной привлекательности и подтверждения правдивости заявления, что мужчины не остаются равнодушными к его «конфетной» внешности, клюют на неё с завидным постоянством. Всего лишь попытка проверить собственные силы. Не самый мерзкий из вариантов.

Да, во время произнесения этой речи ему бы, несомненно, понадобился тот самый актёрский талант, чтобы сыграть достоверно, а не сдаться на середине, признаваясь, что эти громкие насмешливые заявления – просто способ сжечь мосты. Чтобы не было больно. Чтобы на новом месте не засыпать и не просыпаться с мыслями о Мартине, о том коротком периоде отношений, что был у них, но стоил всех остальных лет жизни, вместе взятых. Чтобы услышать от него гневную отповедь. Чтобы в кабинете он швырнул документы в лицо и прошипел с ненавистью: «Убирайся». И это означало не только отчисление из школы, но и приказ навсегда исчезнуть из его жизни. Чтобы та связь, что возникла между ними несколько лет назад, окончательно пропала, напоминая о себе лишь парой строчек в эпиграфе «Призрачных мальчиков», когда они выйдут на бумаге.

Посвящается M.W. Человеку, без которого я никогда не поверил бы в свои силы и не начал творить.

– Год, два, три. Десять. И больше. Сколько угодно. Если однажды ты решишь ко мне вернуться, я буду только счастлив.

– Ты в этом уверен?

– Более чем.

– Тогда… – Кэндис запнулся, не договорив.

– Ну же? – поторопил Мартин.

Ответом стали действия. Кэндис обнял его и уткнулся в плечо, ничего не говоря и не поясняя. Неосознанно проводил аналогию с днём, когда узнал результаты литературного конкурса. Тогда он тоже едва не заплакал.

От счастья.

А теперь… просто. Он чувствовал, как под сомкнутыми веками становится мокро, и на ресницах собираются капли слёз.

Мартин гладил его по спине одной рукой, второй обнимал в ответ, шепча что-то успокаивающее, зарывшись носом в каштановые пряди и время от времени прикасаясь губами к волосам.

– Тогда обними меня, – произнёс Кэндис, собравшись с силами, чтобы голос не дрожал и не выдавал волнение. – Крепче. Ещё крепче. Ещё. И никогда не отпускай.

*

Последние несколько дней, проведённые на территории школы, слились для него в один бесконечный отрезок времени без какого-либо разделения. Он ходил на занятия, возвращался в общежитие, разговаривал с одноклассниками.

Один раз в оранжерею сходил вместе с Оливией. Просто так, ради разнообразия. От пристального взгляда проницательной девушки утаить собственные переживания не удалось. Кэндису хотелось верить, что никто ничего не знает, но, как выяснилось, озадаченность его бросалась в глаза всем более или менее внимательным и неравнодушным людям.

Кэндис надеялся, что отец передумает. Не верил в реальность этого, но надеялся. Увы. Вскоре слова Мартина получили подтверждение. Кэндиса «осчастливили» сообщением о переезде в Манчестер.

Не было в этом ничего смертельного.

И невозможного в реализации определённых планов тоже.

Дорога от Лондона до Манчестера не такая уж длинная. Час на самолёте, около трёх на поезде. Хоть каждые выходные прилетай-приезжай. Причиной гнева служило не столько знание о необходимости стремительно срываться с места, сколько сам факт вмешательства в жизнь, равнодушия к мнению того, чья судьба решалась, и тяга устроить всё по собственному усмотрению.

Кэндис собирал вещи, складывая их в чемодан, и думал о том, что впереди его ожидает грандиозный скандал. Стоит лишь переступить порог дома, и он сорвётся, высказывая отцу собственное мнение о такой политике, попутно объясняя, где он её видел и куда её следует засунуть, чтобы стало легче.

Кэндис усмехался, вспоминая собственные мысли, связанные с другими родственниками. Не по крови, а по документам.

Разумеется, речь шла о сводной сестре и мачехе. Если Патриция с самого начала демонстрировала истинное отношение и обеими руками голосовала за отъезд ненавистного братишки, то Инга долгое время производила впечатление милой особы, с теплом относящейся к пасынку. Сейчас она стояла в стороне, молчала, наблюдая за тем цирком, что разводил супруг.

То ли действительно боялась с ним поспорить, то ли желала избавиться от обузы, освободив место своим детям.

Не только Тише, но и Джеку.

В этот раз Альфред оригинальностью не блистал, остановив выбор на нормальном имени для сына. Никакого эпатажа, никаких несоответствий. Мальчик с именем, которое носят тысячи других мальчиков, парней и мужчин, а не представительниц противоположного пола.

В общем-то, ситуация складывалась предсказуемая. Кэндис разочарования не испытывал. Нелепо думать, что посторонняя леди сумеет принять его, как своего собственного ребёнка. Для неё он никогда не будет родным, а вот конкурентом для её отпрысков, когда речь зайдёт о наследстве Брайтов, очень даже. Чем меньше он будет светиться здесь, тем выше шансы, что однажды вовсе потеряется. Исчезнет и из их жизни, и из завещания.

Не достоин.

Он отцу и стакан воды не поднесёт, если такая потребность возникнет. Не то, что Патриция. Та со всех ног кинется исполнять. Принесёт не только воду, но и чай, кофе, виски – на любой вкус.

Кэндис надел куртку. Застёгивать не стал.

Потянул чемодан за ручку, замер на пороге комнаты, в последний раз окидывая её взглядом.

Другие ученики покидали здание на семь дней, а он – навсегда.

Здесь оставались несколько лет жизни, наполненных самыми разнообразными событиями. Одноклассники, воспоминания, мечты, разочарования. Газета, к которой он привык. Бессонные ночи, наполненные внесением правок в текст «Призрачных мальчиков».

Здесь оставалась его жизнь, потому что только в стенах академии он по-настоящему жил, а не боролся за существование с людьми, носившими статус родителей, но больше походивших на нерадивых опекунов. Тех, что взяли ребёнка на попечение, немного поиграли, как куклой, поняли, что им этот вариант не подходит, и теперь ломают голову, куда деть надоевшую игрушку.

И здесь оставался Мартин.

Кэндис повернул ключ в замке и зашагал по направлению к лестнице, крепко сжимая в ладони ручку чемодана.

Чтобы добраться до главных ворот, следовало пройти мимо учебного корпуса, и Кэндис чувствовал, как болезненно сжалось сердце. Мимо кабинета директора, зная, что Мартин будет там. Быть может, в этот момент его займут разговором, и он не увидит, как Кэндис покидает территорию академии, а, может, будет наблюдать из окна за тем, что происходит во дворе.

На улице было тихо. Большая часть учеников уже разъехалась. Это он припозднился просто, не желая расставаться со своим самым любимым домом. Впрочем, как показала практика, спешить особо было некуда. За Кэндисом никто не приехал. У ворот не было ни машины отца, ни машины мачехи. Не то чтобы Кэндиса это огорчило, но насторожило. Он привык к до тошноты отвратительной пунктуальности обоих, потому удивился отсутствию хотя бы одного из родственников.