Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Но это – потом.

А в тот вечер сил на сарказм и ядовитые интонации у Роуза не осталось. Его наказали и едва не исключили из школы. Вызывали родителей, чудом разрешили возникшие разногласия. Запись в личном деле так и не появилась, на бумаге Роуз остался учеником с кристально-чистой репутацией, зато по школе расползались слухи о его проступке.

На следующее утро проснулся Гаррет рано, но не потому, что муки совести заедали. Они мучили его перед сном, но были раздавлены и капитулировали. Причиной раннего пробуждения стало сообщение о необходимости встретиться и поговорить.

Место встречи было выбрано так себе, доверия не внушало. Внутренний голос подсказывал Гаррету, что лучше бы ему никуда из комнаты не высовываться, но совет был проигнорирован.

Кэндис встретил Гаррета подобием улыбки. Такой милый, немного сонный парень. Однотонные пижамные штаны, футболка с изображением звезды и мужчин в чёрной униформе. У одного – ярко-красный рот на набелённом лице.

У вокалиста, скорее всего. То, что это музыкальная группа, было понятно с самого начала. Кто такие, что поют, оставалось загадкой. Период увлечения Кэндиса данными людьми Гаррет пропустил.

Или не придавал значения прежде.

В любом случае, интересовала Гаррета их внешность, а не репертуар.

Почему-то именно эта деталь привлекла внимание Гаррета. Наверное, просто потому, что самой яркой оказалась. Может, как предчувствие.

Собственно, разговор так и не состоялся. На обсуждение Кэндис настроен не был. Всё произошло настолько стремительно, что Гаррет и сориентироваться не успел. Он помнил только, как Брайт держал его за волосы, обещая засунуть тупой башкой в унитаз, а из разбитого носа текла кровь.

– Почувствуешь, каково это, когда тебя купают в дерьме, Марвел. Но ты-то этого заслуживаешь, а кто-то пострадал только потому, что считал тебя другом. Хочешь? Могу устроить.

Он дёрнулся тогда, стараясь вырваться из захвата. Кэндис, продолжая прожигать взглядом почерневших от бесконтрольной ярости глаз, отреагировал моментально, повторно приложив головой о гладкую, прохладную поверхность. Пахло дезинфицирующими средствами и собственной кровью – тошнотворно.

Хорошо, хоть только ими.

От удара в голове зашумело.

– Какая же ты мразь, Марвел, – раздалось шипяще у самого уха, и вскоре хватка пропала.

Окунать теперь уже определённо врага – их дружба сгорела в пламени зажигалки и растворилась в, как обычном, так и сладковатом дыму – головой в сортир Кэндис не стал, ограничился угрозами.

Хотя решимости могло хватить, Гаррет не сомневался.

– Побежишь жаловаться дружкам? – спросил Кэндис, сложив руки на груди. – А что? Ты можешь. Ты же у нас теперь крутой и взрослый.

– Если я им пожалуюсь, они тебя во все дыры отымеют, – усмехнулся Гаррет, садясь на пол и проводя ладонью по окровавленному лицу.

– Ну-ну.

– Не веришь?

– Склоняюсь к мнению, что они могли сделать это с тобой, рискни ты сказать директору правду. После того как ты их выгородил, преисполнены благодарности. Показной. Ты теперь их друг навеки. Но если тебе что-то понадобится, помощи ты не дождёшься. Крыс никто не любит. Их презирают. Даже те, кто прикармливает. А для тебя я иного слова подобрать не могу.

Гаррет молчал. Ему нечего было сказать в своё оправдание.

Он не знал, сколько времени они провели в тишине. Не знал, как долго смотрел в глаза Кэндиса, не видя там ничего, кроме отторжения.

Для него всё остановилось и замерло на одной точке. Не тогда. Ещё раньше. В тот самый момент, когда Роуз смотрел на него в кабинете и просил о помощи, но получил плевок в душу.

Кэндис покачал головой, усмехнулся и ушёл. Некоторое время в коридоре были слышны его шаги, а потом они стихли.

А Гаррет продолжал сидеть на полу и размазывать по лицу кровь.

Наверное, стоило отказаться от поиска новизны и отправиться к тем, кто считал его другом. Раскаяться в совершённом поступке и попросить прощения. Попытаться хотя бы.

Гаррет пошёл по иному пути, от противного. Гордо вскинул голову, словно это именно он был невинно пострадавшей стороной, и начал мстить. Методы его оказались столь же мелочными и гадкими, как первое предательство.

Он нарочно цеплял обоих одноклассников, говорил о них гадости, открыто именовал Роуза уродом, не считая его таковым, но стараясь ради привлечения внимания. Безликая масса, с которой Гаррет общался ныне, шутки воспринимала с восторгом. Чем больше масла в огонь, тем выше пламя и ярче представление.

Кэндиса просто называл шлюхой, не имея на то оснований. И сомневаясь, что выплёвывая ему в лицо это слово, действительно не ошибается.

Момент, когда гадкий утёнок с неровно подстриженными волосами, губами, кровящими из-за постоянно срываемых корочек, и шелушащимся носом, превратился в прекрасного лебедя, Гаррет благополучно пропустил. Нет, Кэндис не изменился за лето, всё произошло не спонтанно, а плавно и как-то… закономерно, что ли.

Он повзрослел и из растрёпанного мальчишки со сбитыми костяшками превратился в элегантного молодого человека.

Того, кто неплохо в плане техники и безумно красиво в плане эстетики играет в крикет. Грациозно так, пластично. Непрофессионально, больше ради развлечения. Но на них с Роузом смотреть в разы интереснее, чем наблюдать за играми профессионалов, навевающими беспросветную тоску.

Того, что со знанием дела вступает в дискуссии на уроке английской литературы и столь старательно поддерживает общение с учительницей, что временами это смахивает на откровенный флирт – Гаррет бы приревновал, если бы не знал, кто является истинной страстью Кэндиса.

Того, кто громко и потрясающе заразительно смеётся, запрокидывая голову. И наблюдателю в лице Гаррета в этот момент отчаянно, почти до дрожи, хочется прикоснуться невзначай, погладить, скользнуть рукой по шее, притягивая ближе и целуя.

Того, кто теперь обменивался с ним исключительно оскорбительными репликами, да и то, в ответ на проявленную инициативу, а не по собственному желанию. Будь у Кэндиса возможность, Гаррет давно оказался бы в другой школе, другом городе, а то и на другой планете.

Чем дальше, тем лучше.

Того, кто в этот вечер совершил поступок, ставший для многих неожиданностью. В первую очередь, для Гаррета и Глена, решивших, что Сибиллу никто не поддержит и наряд, ею предложенный, надевать не станет.

То ли на Кэндиса нашло что-то странное, то ли Сибилла сумела найти ключ к его душе, но костюм обрёл нового владельца, выглядевшего, несмотря на выдвинутые заранее предположения, не нелепо и пошло, а весьма и весьма аристократично. Когда Глен описывал идею своей – бывшей? – девушки, всё представлялось иначе. Воображение Гаррета успело создать тысячу и одну картинку смешного содержания, а реальность продемонстрировала им обратное.

Гаррет торжественное появление пропустил. Они стояли вместе с Гленом, перемывая кости всем, кому только можно было их отполировать. И Глен что-то говорил, а потом заткнулся на мгновение. В итоге, замер с открытым ртом.

Гаррет, сообразив, что к чему, обернулся. И поразился не меньше.

Лиловый плащ, зелёный жилет, белая рубашка, чёрный бант под горлом, шорты и высокие сапоги с широкими лентами вместо шнуровки. Никаких тонких каблуков-шпилек, разумеется. Не шоу трансвеститов. Профессиональный маскарад.

Безумный наряд, но Кэндис умудрился превратить выход в нём из момента позора в вечер триумфа.

Потратив некоторое время на размышления, Гаррет выдвинул ещё одну теорию. Нашёл очередную причину, сумевшую подвигнуть Кэндиса на дефиле в таком виде. Прямо сама собой напрашивалась.

Присутствие на праздничном вечере директора.

Весь маскарад Кэндиса, обычно более чем равнодушного к торжествам, мог быть только ради Мартина Уилзи. Ради его одобрения, восхищения и желания.

Чем больше Гаррет об этом думал, тем меньше оставалось сомнений. Уверенность в собственной правоте росла и крепла.

До недавнего времени Гаррет полагал, что чувства Кэндиса не имеют шанса на взаимность. Торжествующе ухмылялся, отпуская очередную шпильку, ехидством отыгрываясь за собственную безответную влюблённость. Приятно было осознавать, что не только он остаётся в пролёте. Кэндис может сколько угодно стараний приложить – всё равно они по заслугам оценены не будут.