Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

На середине процесса пришлось отвлечься, поскольку к Роузу проявили внимание знакомые, и он отошёл что-то с ними обсудить. Правильнее было бы заметить, что говорили, в основном, они, а Роуз слушал, потом согласно покивал, попрощался и вернулся на место, вновь позволяя Сибилле проводить манипуляции с внешностью, превращая посредственное лицо в произведение искусства.

Оскорбление Астерфильда не проняло. Он лишь криво усмехнулся, проводя пальцем по паутинке, нарисованной на щеке.

Сибилла не удержалась, стукнула его по руке, получив в ответ удивлённый взгляд.

– Размажешь, – прошипела недовольно.

– Считай, что отказ – это моя маленькая месть за испорченную тетрадь, – произнёс Розарио, взяв кисточки и помахивая ими так, словно рассчитывал хотя бы одной из них запустить в голову Гаррету, стоявшему в отдалении.

Возможно, именно это и планировал, но пока воздержался от резких движений.

– Послушай, это когда произошло? Ты вечность будешь мне припоминать?

– Знаешь, сложно проникнуться симпатией к человеку, который превращает твои вещи в хлам.

– Я извинялась.

– Я твои извинения принял, но надевать костюм не буду.

– Почему?

– Потому что… – Роуз задумался.

У него не было реально весомого предлога для отказа.

Мог выполнить чужую просьбу, порадовав одноклассницу, но делать этого не хотел. Просто из желания отстоять свою точку зрения. Может, из вредности.

Что вероятнее.

Сибилла не лгала.

Костюм был красивейший, потрясающий. Смотреть и восхищаться, особенно, если модель под него подходящая будет найдена. Репутация у персонажа, конечно, так себе, слова доброго не заслуживала. Роуз потратил несколько минут на поиск в интернете и прочитал характеристики, данные в первоисточнике.

Но вопрос: многие ли догадаются, о каком каноне идёт речь, и каких персонажей пытаются изобразить ученики одного отдельно взятого класса?

Роуз бы без посторонней подсказки не догадался.

К тому же, костюм и собственная репутация никак взаимосвязаны не были. Захотелось, вот и оделся подобным образом.

Какие-то проблемы?

– Давай же, – поторопила Сибилла.

– У меня другой образ в приоритете. Да, из твоего же канона.

– И какой?

– Тот, что предполагает ношение мантии с капюшоном. Потому извини, но роль, которую ты мне предлагаешь, по-прежнему вакантна.

– Кому я должна впарить этот костюм?

– Любимому своему? – ехидно произнёс Розарио.

Само это выражение провоцировало у него нервный смех.

Несколько месяцев общения с Гленом, и картинка с изображением идеальной любви разбилась окончательно, не подлежа восстановлению. Вообще никак. Даже при наличии не то, что большого, а огромного желания.

– Я так и хотела. Он отказался.

– Тогда Марвелу. По-моему, неплохой вариант. Он даже больше подходит, чем Глен. И у него волосы светлые. Внешность как раз под героя.

– И не подумаю.

– Он чем провинился?

– Он меня бесит. Нет, на самом деле, я тоже думала об этой кандидатуре, но достаточно было увидеть их вместе, и желание испарилось окончательно. Я просто-таки представляю его ядовитые замечания и попытки продемонстрировать остроумие, коим он, на самом деле, не обладает. Если кратко, то ни за что. Никогда.

Гаррет постоянно смотрел в их сторону. То ли догадывался, что сейчас ему кости перемывают, то ли всё было банальнее в разы. Никаких экстрасенсорных способностей – наблюдение за раздражающим элементом.

После возвращения с каникул Гаррет вёл себя достаточно странно. Он был нервным, вечно находился на взводе, источал повышенное количество ненависти и яда, мечтая вцепиться в глотку каждому, кто попадал в поле его зрения. То есть, он и раньше не вдохновлял одним своим видом, а теперь вовсе с цепи сорвался.

Есть люди, у которых для каждого встречного найдётся доброе слово. Одна их улыбка, и, кажется, что мир стал красивее, добрее, светлее.

Вот.

Гаррет не входил в число подобных людей. Гаррет был их полной противоположностью.

От него нереально было дождаться улыбок и поддержки, только очередной порции грубости, сплетен, портящих жизнь, и всего того, что принято ставить на одну ступень с содержимым выгребных ям. От некоторых его высказываний хотелось удавиться. Или удавить собеседника.

Розарио чаще склонялся ко второму варианту.

Ещё чаще думал о том, как мечтает врезать Гаррету со всей дури, чтобы тот наконец понял: мир не крутится вокруг него; у каждого человека есть свои мечты и желания, которые не обязаны совпадать с его фантазиями.

Сделать так, чтобы Гаррет, получив физические страдания, прочувствовал хотя бы сотую часть той боли, что принёс другим людям своими постоянными интригами, грязными высказываниями и отвратительными поступками.

Зацепить его на уровне эмоциональном Роуз не рассчитывал, поскольку трезво смотрел на вещи. Не ему было мечтать о появлении особого типа привязанности. Не с его внешностью верить в волшебную влюблённость, что проснётся однажды и больше не угаснет.

Гаррет любил всё не просто красивое, а очень – запредельно – красивое.

Роузу оказаться в этой категории не светило.

Если только умереть, а потом родиться заново, но уже у других родителей, в другом теле, с иными паспортными данными.

Вот тогда бы, возможно, появились у него настоящие почитатели. Пусть и падкие на красоту, но честно в этом признающиеся, а не лицемеры-виртуозы, что глядят в его сторону и видят несчастное существо, полностью лишённое привлекательности, на которое только у редкостного извращенца встанет. Почему-то, когда другие, то извращенцы, когда речь заходит о себе, то экспериментаторы.

Шли бы они в пешее эротическое путешествие.

В качестве эксперимента.

Вдруг доставит новая забава? Мало ли, чего они, на самом деле, отчаянно жаждут?

После того, как Глен, старательно подчёркивающий любовь к дамам, начал навязывать своё общество Роузу, удивляться было уже нечему.

Поклонник ему достался так себе. Как раз из тех, что смотрят, жалеют и говорят, противореча самим себе, о внезапно появившейся симпатии.

Нет, правда. Он им нравится. Но не внешне, а тем, что у него нет загонов, он не девочка и мозг напрасно не трахает. С ним можно вести себя естественно, не играя в принца и нежного подкаблучника, готового исполнить любое желание. Нравится тем, что с ним проще. И в плане общения, и в плане секса.

Наверное.

Проверить на собственном опыте Глену пока не довелось, несмотря на то, что поползновения периодически бывали.

Что примечательно, Роуза ещё до момента таких заявлений, сделанных более или менее открыто, были готовы облагодетельствовать, убив собственную логику. Хотя, да, предпочли бы Кэндиса. Есть чему удивляться? Нет. Он ведь в разы привлекательнее, в разы дрочнее, но ведь «это он в ваших отношениях обычно сверху?».

«Сбоку, блядь», – хотелось ответить Роузу, но он вспоминал о собственном воспитании и благополучно прикусывал язык.

Истинного аристократа такие высказывания не красили.

Общество Глена на Роуза действовало странным образом – желание забыть о манерах возникало уже через несколько минут общения.

Это взаимодействие пробуждало все самые мерзкие качества личности, начиная со сквернослова, заканчивая мстительной сучкой, хитрой, лицемерной, запоминающей каждое слово, чтобы в дальнейшем использовать полученные откровения в качестве компромата. Предварительно взрастить в себе ещё большее количество обид. Не только на Глена. На него обижаться было нелепо. Он наталкивал на мысли о неуклюжих щенках, ещё не ставших взрослыми собаками, но отчаянно им подражающих.

Отомстить было за что. Например, за то, что Гаррет, как выяснилось, в приватных разговорах со своим приятелем нередко нелестно высказывался и о Кэндисе, и о Роузе.

Он искренне считал, что они не встречаются, но иногда спят друг с другом, презрительно называя придуманные от начала и до конца отношения лесбийским порно.